Реквием

– Знаешь, как я жалела, как казнилась тем, что была с Вадимом, когда впервые встретила того единственного, равного себе по духу, по сердцу. Как бы я хотела преподнести ему себя чистую, безгрешную, без отягчающего прошлого! Но первая глупая влюбленность лишила меня этого. Я не посмела бы смотреть любимому в глаза, зная о своем пороке.

«О этот загадочный, инфернальный, демонический Антон! Живой, стремительный, привлекательный, остроумный. Совсем как мой Андрей. И глазами, и фигурой походил», – грустно улыбнулась Лена.

– Потому-то на работе я внушала глупым девчонкам: «Не торопитесь к взрослым отношениям, первые ваши влюбленности – это детские уроки познавания себя и мужчин. Не спешите, не отрезайте себе путь к высокой, настоящей обоюдной любви».

– А я думала, ты учишь их простейшими приемами защищаться от мужчин. «Удар в ухо, ребром ладони в горло, кулаком в печень, коленом в пах», – пошутила Лена. А Инна обиделась:

– И чего это я ни с того ни с сего коснулась этого старого, так и не прорвавшегося нарыва? Зачем сыплю соль на незаживающую рану? Казалось бы, уже отболело, – через силу произнесла она и как-то тяжело передернула плечами, точно через «не могу» или «не хочу».

И будто из небытия вспыхнули в ее глазах злые гордые слезы оскорбленной, униженной юности. Все тело ее содрогнулось прошлой горькой памятью. Она часто и прерывисто задышала.

«Бог ты мой, сколько ярости и сколько муки в одном единственном движении»! – изумилась Лена.

Она прижала к себе подругу, словно пытаясь ее защитить, не позволить сорваться и умчаться в бездну. Потом коснулась губами ее волос и тихо шепнула: «Великомученица ты моя». Как близка и понятна была Лене подруга своими бедами и слабостями!

Усталая нежность Лениных глаз успокоила Инну.

«Слишком чувствительные и правильные люди, к сожалению, не бывают счастливыми», – подумала Инна о Лене.

– Странная штука любовь. В нашем доме жили обыкновенная, ничем не примечательная девушка и юноша с церебральным параличом. Он страшный, жалкий такой, весь уродливо перекошенный. Движения скрюченных рук и ног не координировались. И вдруг вижу этого беднягу-инвалида на лавочке, обнимающим девушку. Ты бы видела, какое блаженство было на лице у несчастного! Девушка не стеснялась своего кавалера, сидела такая спокойная, гордая тем, что осчастливила больного юношу. Соседи удивленно перешептывались. Некоторые даже зло потешались, мол, сбрендила деваха. Помню, и я содрогнулась при виде такого, казалось бы, противоестественного союза. А через три года она вышла замуж за красивого, очень положительного парня. И сама расцвела. И всё те же соседки уже по поводу свадьбы этой девушки говорили, что Бог оценил ее доброту и подарил ей в мужья хорошего человека.

– Не всем дано любить, – сказала Инна.

– Как это не всем? Просто люди по-разному любят.

– Помнишь Димулю из моей группы? Так он как-то раз по душам со мной разговаривал, просил объяснить, как это любят. Сознался, что женится потому, что женщина сама взяла его в оборот и что все девушки для него одинаковы. Патология какая-то? А я ему: «А вдруг лет этак через десять ты влюбишься?» Толик Шуваев, его друг, так же женился. Ему нужна была женщина, и он из всех ему знакомых выбрал ту, которая ему больше подходила характером. Он даже в нее влюблен не был. И насколько я в курсе, так с ней и прожил до конца дней своих.

– Дикость древневековая, стародавняя.

«Инна только выглядит вызывающе. Маска у нее такая. Сердце у нее есть, и некоторые это понимали. Взять хоть того же Диму. Не к кому зря пошел делиться сокровенным, Инне открылся», – подумала Лена.

– Иногда мне кажется, что женщины интереснее мужчин, и только законы природы заставляют их с ними общаться.

– Чудачка. Мужчины, наверное, тоже о себе так думают. Я вот вспомнила гада Федосеева, чтоб ему на том свете пусто было. Бегу, бывало, в своем задубевшем на морозе голубеньком пальтишке из кожзаменителя, а он за мной торопится поспеть в его-то семьдесят.

– Ты ногу вывихнула и не смогла прийти на лекцию, так он на всю аудиторию спрашивал у дежурного: «А где эта беленькая, бледненькая девочка с косичками?» Приметил тебя, зараза. Влюбился что ли, чтоб его там, в гробу, подняло и шлепнуло.

Инна заговорила о себе, но совсем о другом:

– Мне всегда нужно было на кого-то опираться. И только ты никогда не отступалась от меня, когда надо, всегда была рядом. Это у тебя от ума или от сердечности? Только к тебе я могла прийти с чувством храброго стыда и сознаться в постыдной беде. Ты одна умела пробудить меня к жизни, заставить очнуться. Один только раз я не послушала тебя и теперь списываю неудачу на судьбу, как тот опальный…

Я-то юная, глупая была, а Вадим в чем видел свое предназначение, свою главную радость в жизни? Добиваться любви глупышек? Всего-то? (Заклинило ее на Вадиме.)