Реквием

Я на дереве, вся исцарапанная и счастливая, как в раю. Беспорядочно теснящиеся хибары… Моя милая родина! Дорогие, смешные, добрые соседи снуют туда-сюда… Я стою на мосту – тонкая, гибкая, изящная. Наглухо застегнут воротничок школьного платья. Распускаю тяжелый узел темных волос. Они падают медленным водопадом и рассыпаются по плечам. На меня восхищенно смотрят наши мальчишки. Я простая и гордая. Я счастливая…

«Опять бредит? Ее мысли – порождение больного зыбкого сознания… Похоже, ожидая, когда пробьет его час, человек не решает мировых проблем», – подумалось Лене. И всепоглощающая, грустная нежность к подруге захлестнула ее. На ресницах повисли слезинки.

В мысли Лены проник слабый голос Инны:

– Слушай, если завтра я буду не в форме, произнеси на встрече от моего имени мой любимый тост: «Пусть будут счастливы все, кого мы любим».

Лена уловила в просьбе подруги, в едва заметном усилии сохранить ровную интонацию намёк на душевную боль. Но у нее автоматически вырвалось:

– Конечно, произнесу.

Но она тут же испуганно подумала: «Вовсе спросонья не соображаю! Я произнесу? Истребить надежду – значит окончательно сгубить!»

– Нет, ты обязательно скажешь это сама. Я верю. Ты сможешь прийти. Я буду рядом, – воскликнула она слишком поспешно. А пару секунд спустя поймала зыбкий взгляд подруги и осторожной улыбкой попросила прощение за непроизвольно выскочившие бестактные слова.

– Какие у нас прекрасные мальчишки и девчонки! Как я хочу с ними увидеться! – внятно произнесла Инна. И вдруг побелела. Испарина покрыла высокий бледный лоб. У нее как-то жутковато закатились какие-то уже нездешние, принадлежащие другому миру глаза. Под ними резко обозначились темные полукружья. В одно мгновение посинели губы. Лена поразилась неожиданно происшедшей в подруге перемене.

– Ты меня слышишь? Чем помочь? – с испуганным участием зашептала она и привстала, опираясь на здоровое колено и на руки, как бегун на старте короткой дистанции, и зависла над Инной в напряженной выжидательной позе.

Прошло секунд двадцать. Они стоили Лене недель жизни. О, эта жутко затянувшаяся тишина… Инна пришла в себя и вяло улыбнулась. Безумное потустороннее выражение сменилось на тупое, устало-безразличное, потом на устало-осмысленное.

– Тебе больно? – спросила Лена так тихо, что ей почти удалось скрыть удушье от сжавшей ее горло жалости.

– Не более, чем всегда. Ты испугалась?

– А вдруг боль опять вернется? Может, все-таки хоть на короткое время в больницу?

– Не суетись. В больнице вся обстановка угнетает, а дома даже пустые гулкие стены милы. Опять наваливается мрачная смертельная тоска и отупение. Я… тебя… куда… Совсем голова отказывается соображать… Финальный аккорд. Рай, ад… Там живут отлетающие души. «Пройдем же по аду и раю, где нет между ними черты». Мусульмане говорят, что рай находится под ногами наших матерей. Мама, мамочка! Как с этим жить? Я здесь, на земле для другого. Во мне живет генетическая память предков. Спрут вечного сна, большой и сильный, обвивает меня, и я уже себя не чувствую… Я не принадлежу себе…

Лена еле разбирает вялый бессвязный шепот подруги. «Опять бредит», – в который раз пугается она.

– Может все-таки «скорую?» Открыть форточку и ты лежа покуришь? Уже не получается отвлекаться сигаретой? Ты меня слышишь?

– Неслыханное облегчение. Боль еще существует во мне, но уже не заслоняет весь белый свет, – через силу шутит Инна. – Я тут, наверное, «начирикала» всякой ерунды? Все смешалось в голове: школа, работа, племяши. Охватило нервное предчувствие конца. Не могла ни ощутить себя, ни нащупать. Ерунда какая-то. Пригрезились яркие астры, хризантемы и ноготки, присыпанные снегом. Еще почему-то деревенская печь, ломкие тени по хате. Не удавалось мне собрать разрозненные мозаики, связать прошлое с настоящим. Потом темно стало, как в гробу.

– Это страх. Он разрастается и опутывает. Если трудно говорить, молчи.

– Задыхаются и от счастья, и от страха.

– Но по-разному.

– Чувствую, включилась в понимание.

«Глаза с блеском, значит, уже слава Богу. Только на бок сильно завалилась. Сейчас она слабая, как выжатая, и грустная, но живительная мысль уже бьется в ее измученном мозгу, омывая сознание волнами невыразимого блаженства: «Пронесло, отлегло. Еще не время», – понимает Лена.

– Как хорошо! – не сдержав эмоций, воскликнула она голосом радостного облегчения, когда страх прошедшего чуть ли не смакуют, ликуя в настоящем.

Лена подала подруге лекарство. Та приняла и взглянула на нее с молчаливой признательностью.

«Надолго ли отсрочка? Который раз за сегодняшний день она «прикладывается» к пузырьку? Просто накачана лекарствами», – думает Лена и грустно шутит:

– У нас с тобой теперь на десерт только таблетки. Ты сегодня страшно переутомилась. Засыпай спокойно. Я рядом. Спи крепко. Завтра нам надо выглядеть.

– Не получится.

– Заснешь, куда денешься. Прижимайся ко мне. Я уютная. А может, хочешь рюмашечку коньячка?

– Для меня пить хороший коньяк что попусту добро переводить. Я за русскую водочку всегда стою. Это ты у нас гурман.