Реквием

– Не знаю, – честно признался Коротков. – Доказательства трудно будет собирать. Вот вы нам все рассказали, а Левченко от всего отопрется, и как быть? Вы хоть раз задумывались над тем, почему вам известно о Левченко, а вы до сих пор живы? Не задумывались? Да потому, что Левченко вас не боится, он знает, что доказать ничего невозможно, а то, что можно, – за то не сажают. Он не глупее нас с вами, а осторожнее раз в сто. Надо веские доказательства искать, а ведь столько лет прошло… Не знаю, Сергей Иванович, удастся ли, а врать не хочу.

– Я так и думал, – горько вздохнул Белозеров. – Что при советской власти, что при демократии – все одно, на стрелочниках отыгрываетесь. Меня посадить – много ума не надо, а у меня жена больная и двое детишек. Вы вот попробуйте такого, как Степаныч, посадить. Только вряд ли вы захотите. А если и захотите, так он откупится, у него денег столько, что можно все ваше министерство вместе с прокуратурой и судом с потрохами купить.

Коротков внезапно разозлился.

– Каким бы ни был Левченко, он никого не убил. А вы человека жизни лишили и, между прочим, не подумали ни о нем самом, ни о его семье. Почему же вы требуете, чтобы вас жалели? Давайте лучше вместе Сашу Барсукова пожалеем. Не хотите?

Лицо Белозерова стало замкнутым и отчужденным, и Юра пожалел, что сорвался на демагогию. Не надо было… Но он так устал.

Настя Каменская спала, обняв мужа за шею и уткнувшись лицом в его плечо. Ей снился странный и яркий сон. В этом сне с кинематографической точностью воплотилось все, что ей рассказал Василий Петрович Немчинов. Она видела, как он приехал на дачу, слышала, как он разговаривал с сыном и его женой. Сын пребывал в состоянии нетерпеливого ожидания очередной дозы и не мог ни о чем думать, кроме героина, поэтому легко впал в ярость и в запале выкрикивал в лицо отцу страшную правду.

Она видела, как Немчинов стрелял, как падали тела сына и невестки. Она видела, как он бродил по дому в поисках кассет. Он хотел найти их и уничтожить, чтобы никто больше не узнал о грехах его семьи. Он знал, что где-то вмонтирована записывающая аппаратура, но ничего в видеотехнике не понимал. Поэтому решил сжечь дом. Что сможет найти – то найдет, а что не сможет – пусть будет уничтожено огнем. Главное – спасти семью от позора, спасти Лерочку, внучку любимую, спасти ее будущее. Кто причастен, тот будет молчать, это Василий Петрович хорошо понимал. А больше никто не должен ничего узнать.

Он набрал полную сумку видеокассет, поджег дом и ушел в лес. Дошел до болота, сел на пень и стал методично разбивать камнем кассеты и бросать в трясину. Когда последняя кассета была уничтожена, он посмотрел в сторону своей дачи и увидел дым, который поднимался высоко над вековыми елями.

Настя видела во сне, как губы его прошептали:

«Requiem aeternam dona eis, Domine».

Даруй им, Господи, вечный покой.

***