Реквием

— Это следует сформулировать... и передать... пускай слышит, кто не глухой... нельзя воскреснуть, если ты не умер... сперва ты должен уйти из жизни... бракосочетание, звон будильника, детские коляски, мелочь на трамвайные билеты... давай ключ от квартиры... кто угощает... глупости... долой все это... чтобы воскреснуть... воскрес и полетел в голубую даль...

  Он спотыкается на каждом слове, словно у него язык выбился из сил. Наконец Апостол окончательно замирает, опустив голову на спинку дивана.

  Но именно в этот момент в коридоре звенит звонок.

  Скорее от досады, нежели от испуга, долговязый сердито рычит:

— Кого там принесло? Драганова? Гоните его в шею!

— Наверно, Чарли, — сонно произносит Марго и, кое-как стряхнув с себя оцепенение, встает.

— Его тоже гони! — машет рукой Апостол. — А может, он снадобья принес...

  Неизвестно, принес Чарли снадобья, нет ли, однако он уже тут, стоит посреди комнаты, а окружающие — ноль внимания. Один долговязый снова поднимает голову и тихо гундосит:

— Я... Апостол!.. Апостол наркоманов!..

  Он, как видно, предупреждает пришельца, чтобы тот не вздумал посягнуть на его права.

  После этого долговязый снова погружается в мир каких-то своих образов, невидимых даже при нынешней совершенной технике.

— Мой милый птенчик... — обращается Чарли с церемонным жестом к Марго.

— Оставь меня сейчас... — бормочет она, снова направляясь к дивану.

  Пришелец растерянно оглядывается в поисках возможных собеседников, однако все здесь в одинаковой мере не склонны сейчас иметь с ним дело. Он машинально пробегает раз-другой по струнам гитары, с которой, похоже, не расстается, 'даже когда спит, и, обескураженный, подсаживается к Бояну. Погрузившийся в нирвану, Боян тоже не обращает на него внимания, пока Чарли не схватил его за плечо.

— Ты сколько себе впрыснул?

— Сколько я мог впрыснуть? Одну ампулу.

— И от такой малости осовел, как сомнамбула!.. Я от одной ампулы не способен даже прийти в себя.

  Чарли безошибочно говорит по-болгарски, лишь немного растягивает отдельные гласные.

— Это уж кого как, — отмахивается Боян. Затем бросает косой взгляд на соседа. — Дай несколько ампул!

  Однако Чарли дает лишь несколько коротких аккор-.дов на гитаре.

— Ну дай же, дай!.. Прежде чем эти хищники обшарят твои карманы.

— Несколько ампул? — Чарли поворачивается в его сторону. — Что такое несколько ампул, когда впереди целая жизнь?

— Про то, что нас ждет впереди, еще успеем подумать.

— Вот как? А завтра? А послезавтра? — И, обращаясь к Лили, уныло сидящей чуть поодаль, нежно просит: — Милая деточка, останови этот магнитофон, останови, родненькая, я сам тебе поиграю...

  Лили встает как автомат и медленно уходит куда-то за пределы видимости. Чарли тоже встает, ставит ногу на кушетку, слегка наклоняется к Бояну и в момент, когда замолкает магнитофон, начинает бренчать на гитаре. Разница между только что звучавшей барабанной дробью и сменившей ее мелодией для нашего слуха почти неуловима. Зато реплика, сопровождающая музыку, слышна вполне отчетливо:

— Ты можешь заполучить десятки, сотни, тысячи ампул, мой милый Боян...

— Каким образом? — спрашивает Боян без особого энтузиазма. — Если уеду с тобой туда?

  Чарли отрицательно качает головой.

— Тут, тут, мой милый Боян... Тысячу ампул и девочку, да какую — богиню...

— Богини мне ни к чему, -- морщится парень. -Меня и эти вот устраивают. Ты давай ампулы.

— Заработаешь, получишь ампулы.

— Как именно?

  Чарли еще больше наклоняется к Бояну, но тут на кушетку возвращается Лили.

— Всему свое время! — бормочет косматый.

  «Вот оно! — соображаю я, больше не обращая внимания на карканье косматого. — Как и следовало ожидать. Клюнул-таки».

ГЛАВА 4

—  Куда тебя отвезти? — спрашиваю, когда мы подходим к машине, оставленной в темном переулке.

—  Поехали ко мне, — предлагает Борислав. — Елена сжарит нам яичницу с ветчиной.

— Сейчас, в полночь?

— Не беспокойся... Она обычно допоздна читает.

  Я не возражаю, мне абсолютно все равно, куда ехать. Мы трогаемся с места, а по дороге мой друг поясняет:

— В июне у нее последняя сессия, так что она читает без конца.

  Мы входим в квартиру моего друга. Оказывается, Елена и в самом деле еще читает, лежа на диване в гостиной.

— Ну и застали же вы меня, — говорит хозяйка, явно смущенная тем, что она босиком, в пижамной блузке и поношенных брюках.

— Не стесняйся, — успокаивает ее Борислав. — Это Эмиль.

— Догадываюсь, — кивает Елена, вскакивая на ноги.

— Только не знаю, догадываешься ли ты. о том, что Эмиль голоден как волк.

— Что ж, попытаюсь вам помочь. Правда, вы не рассчитывайте Бог знает на что, — добавляет дама, влезая в комнатные туфли, после чего исчезает на кухне.

  Мы выкуриваем по сигарете, затем до нас доносится голос хозяйки, сопровождаемый ароматом жареной яичницы:

— Ну идите, а то остынет.

  Мы садимся за небольшой стол.

— Ты можешь ложиться. Мы тут сами справимся, — обращается Борислав к хозяйке. А когда она уходит, продолжает: — Только справимся ли?

—  Если ты имеешь в виду яичницу с ветчиной...

— Ты знаешь, что я имею в виду.