Реквием

— Мне продолжать?

— Что за вопрос? -- товорю. — Начатый разговор доводят до конца или вообще его не заводят.

— А, ну ладно... Мне просто не хочется вам надоедать. Надо сказать, что обо всем этом я узнал уже потом, от Лили, а в тот самый день, когда был назначен выпускной бал, прибегает ко мне Роза, такая худенькая, вы, наверное, знаете ее, и говорит: «Ты согласен сегодня быть кавалером Лили? Она, бедняжка, такая несчастная. Мы собрали денег, — говорит, — и купили для нее платье, не Бог весть что, но все-таки новое, и сговорились привести ее на бал, ведь она в таком состоянии, что от нее всего можно ждать, так что, если ты согласен быть ее кавалером...» — «А почему бы и нет, — отвечаю. — Если, по-твоему, это будет для нее каким-то утешением». И по моей просьбе ей сообщили, что вечером я буду ждать ее в саду, против военного клуба. Когда я пришел туда, она была уже там, в своей обновке, в простеньком платьице в зеленую клетку, а главное, очень узком для нее: в этом платье Лили мне казалась толстой, как никогда, и мне стало не по себе, когда я подумал, как заявляюсь на бал с такой девушкой, какая там девушка, с такой женщиной, но, так как я и сам не мог казаться таким уж привлекательным в своем костюмчике, купленном в магазине готовой одежды, мне подумалось, что мы с Лили одного поля ягода, и я повел ее к ресторану.

  Еще раз пригубив коньяк, Боян извлекает новую сигарету из мятой коробки и, закурив, продолжает:

— Веду я ее к ресторану, а она возьми и спроси: «Я не очень страшная в этом жабьем платье?» — «Почему в жабьем, — говорю, — обычное платье». А она мне: «Будь у меня немножко больше денег, я бы взяла другое, поприличнее, оно хотя бы не стягивало меня до такой степени, того и гляди, разойдется по швам». — «Будь у меня больше денег, — говорю ей, — мы бы с тобой подкатили к ресторану в красном «ягуаре» на зависть всем зевакам, да и те, что приехали на «фиатах», пускай бы лопнули от досады». Но поскольку приличного платья не было, а о «ягуаре» и говорить нечего, мы протиснулись сторонкой . сквозь толпу и, войдя незамеченными, забились в самый угол, где уже устроился наш Апостол. Мы кое-как пришли в себя, вечер был так себе. Ночевали у Марго, родителей ее не было, и Лили казалась почти счастливой, а мне, честно говоря, от всего этого запомнились только ее чулки, рваные выше колен, — они тоже ей были тесны... В общем, так это началось...

  Он опять смотрит на меня, но в^этот раз не решается спросить: «Вам не надоело?»

— Долгое время отец и слышать не желал о родной дочке. Он был из тех жалких мещан, которые вечно разглагольствуют о приличиях, меньше всего считаясь с ними, но, так как соседи без конца говорили, что ему должно быть стыдно оттого, что он прогнал из дома родную дочь, он наконец снизошел до того, что перетащил в мансардную комнатенку ее вещички и разрешил ей там поселиться, но с условием, что она не станет его беспокоить чем бы то ни было, подразумевая под этим питание и деньги. А так как у Лили не было диплома, выбирать для себя работу она не могла, и тут ей пригодилось то, что она умела стряпать, — девушка устроилась на кухню при какой-то столовой.

— Сейчас она где-нибудь работает?

— Ну конечно, все там же... С семи утра до двух.

— Значит, она не совсем потерянный человек?

  Боян глядит на меня озадаченно.

— В каком смысле?

— Известно, в каком смысле...

— А, вы насчет морфия?.. Она им пользовалась не больше двух-трех раз, и то не от хорошей жизни.

— Ты так считаешь?

— Уверяю вас. И с компанией этой шляется только из-за меня. Чтобы приберечь ампулы для меня, она колет себе витамин С. — Лили единственная знает мою тайну.

— Значит, ты ей в какой-то мере обязан...

— Как же, обязан, конечно. Только чем я могу ей отплатить? Любовью? А что делать, если не можешь заставить себя любить? Как-то раз она в шутку сказала, что я приветлив, как некролог. «Тогда зачем же ты водишься со мной?» — спрашиваю я, а она мне в ответ: «Так ведь бывают люди, которым нравится читать некрологи». Должен сказать, что она и сама чем-то напоминает некролог. Она и я — какая парочка, представляете? Два некролога, которые взаимно читают друг друга. Порой она чем-то мила мне, я жалею ее. Но Лили в этом не нуждается, она готова возненавидеть меня за это, ей нужна любовь. Вцепилась в меня, точно так же, как мать, но я должен от нее избавиться, вы понимаете, от матери мне никак не избавиться, поскольку она мне мать и поскольку я не хочу, чтобы ее смерть оставалась на моей совести, но от Лили я должен избавиться, потому что я просто задыхаюсь в объятиях этих двух женщин, с одной стороны истерика, а с другой — меланхолия... — Тут он прерывает свой рассказ и спрашивает: — Вы ее видели, да?

— Кого именно? Истерику или Меланхолию?

— Лили.

— Только один раз. И то мельком.