Реквием

На снимках я, схваченная объективом. Щелк. Я иду, наклонив голову, мимо ветхого дома — дома Тиддлов в Диринг Хайлендсе, — пустой рюкзак болта­ется на плече. Щелк. Вид сзади: я пробираюсь через зеленую густую поросль и тяну руку, чтобы убрать с пути ветку. Щелк. Вполоборота, с удивленным видом, осматриваю заросли позади меня, пытаясь понять, от­куда донесся звук, тихий шорох движения, щелчок.

— Не желаешь ли объяснить мне, — холодно про­износит Фред, — что ты делала в Диринг Хайленде в субботу?

Во мне вспыхивает гнев — и страх. Он знает!

— Ты приставил ко мне слежку?

— Не льсти себе, Хана, — произносит он все тем же ровным тоном. — Хьюго Брэдли - мой друг. Он был на задании и увидел, как ты направляешься в Хайлендс. Естественно, это его заинтересовало. — Глаза Фреда темнеют. Теперь они цвета мокрого бетона.

— Что ты там делала?

— Ничего, — поспешно отвечаю я. — Просто хотела посмотреть.

— Посмотреть! — Фред буквально выплевывает это слово. — Ты понимаешь, Хана, что Хайлендс — это район, признанный непригодным для проживания? Ты хоть представляешь себе, что за публика там ошивается? Преступники. Зараженные. Сочувствующие и мятежники. Они гнездятся в этих домах, как тара­каны.

— Я ничего не делала! — стою на своем я. Лучше бы Фред встал подальше! У меня внезапно появляется параноидальная боязнь, что он способен учуять страх и ложь, как чуют собаки.

— Ты была там! — произносит Фред. — Это уже до­статочно плохо.

Хотя нас разделяет всего несколько дюймов, он движется вперед. Я машинально делаю шаг назад и врезаюсь в стоящий за мной телевизор.

— Я только что выступил с заявлением о том, что мы не потерпим больше никакого гражданского непо­виновения. Ты понимаешь, насколько плохо это будет выглядеть, если люди узнают, что моя пара шастает по Диринг Хайлендсу? — Он снова придвигается. Теперь мне некуда деваться, и я заставляю себя не двигаться. Фред прищуривается. — Но возможно, в этом-то вся и суть. Ты пытаешься помешать мне. Расстроить мои планы. Выставить меня идиотом.

Край подставки под телевизор впивается мне в бе­дро сзади.

— Не хотелось бы тебя разочаровывать, Фред, — говорю я, — но не все, что я делаю, делается ради тебя. На самом деле большинство вещей я делаю ради себя.

— Остроумно, — произносит Фред.

Мгновение мы стоим так, глядя друг на друга. Мне приходит в голову дурацкая мысль: когда нас с Фре­дом составили в пару, была ли эта холодная, жесткая сосредоточенность внесена в список его характерных свойств и качеств?

Фред отодвигается на несколько дюймов, и я по­зволяю себе выдохнуть.

— Если ты снова туда пойдешь, тебе несдобро­вать, — говорит он.

Я заставляю себя смотреть ему в глаза.

— Это предупреждение или угроза?

— Это обещание. — Его губы изгибаются в подобии улыбки. — Если ты не со мной, значит, ты против меня. А терпимость не входит в число моих добродетелей. Касси сказала бы тебе об этом, но, боюсь, она сейчас не склонна давать аудиенцию. — Он издает резкий сме­шок.

— Что... что ты имеешь в виду? — Я изо всех сил стараюсь скрыть дрожь в голосе.

Фред снова прищуривается. Я стою, затаив дыха­ние. На мгновение мне кажется, что он сейчас призна­ется, что он с ней сделал и где она. Но он просто го­ворит:

— Я не позволю тебе разрушить то, над чем я столь­ко трудился. Ты будешь слушаться меня.

— Я твоя пара, — произношу я. — А не твоя собака.

Это происходит молниеносно. Фред преодолевает разделяющее нас расстояние, и вот уже его рука сжи­мает мне горло, и я ощущаю на лице его дыхание. Меня охватывает паника, тяжелая, непроглядная. Слюна скапливается у меня в горле. Нечем дышать.

Глаза Фреда, каменные и непроницаемые, наплы­вают на меня.

— Ты права, — говорит он. Он абсолютно спокоен теперь, когда его пальцы сомкнулись на моем горле. Я не вижу ничего, кроме его глаз. На мгновение все темнеет, я моргаю, и он снова передо мной, смотрит на меня, говорит убаюкивающе:

— Ты — не моя собака. Но ты все равно научишься сидеть, когда я приказы­ваю. Ты все равно научишься повиноваться.

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

Голос доносится из передней. Фред мгновенно от­пускает меня. Я судорожно втягиваю воздух, потом начинаю кашлять. Глаза саднит. Легкие с трудом про­талкивают в себя воздух.

— Эй!

Дверь распахивается, и в комнату влетает Дебби Сэйер, парикмахерша моей матери. Она ойкает и оста­навливается. Заметив нас с Фредом, она краснеет.

— Мэр Харгроув, — говорит она. — Я не хотела ме­шать...

— Вы не помешали, — говорит Фред. — Я уже со­брался уходить.

— Просто у нас было договорено, — неуверенно до­бавляет Дебби. Она смотрит на меня. Я провожу ру­кой по глазам. На коже остается влажный след. — Мы собирались обсудить свадебную прическу... Я же не перепутала время, нет?

Свадьба. Сейчас это кажется абсурдом, скверной шуткой. Вот мой предначертанный путь — с этим чу­довищем, способным улыбаться, а спустя секунду ду­шить меня. Я чувствую, как снова наворачиваются слезы, и прижимаю ладони к глазам, желая унять эти слезы.

— Нет, — у меня саднит горло. — Вы не перепутали.

— Вам плохо? — спрашивает Дебби меня.