Реквием для хора с оркестром

Никита попытался подняться, но не смог. Ему показалось, что ноги его вросли в землю, как корни того чудовищного дерева. Он открыл рот, чтобы сказать крылатому о том, что совсем он не умер, но отчего-то вдруг почувствовал холод в затылке и в левой стороне груди. И только сейчас понял, что сердце у него не бьется. Совсем. Давно — с того самого момента, как массивные золоченые плоскости астролябии коснулись его затылка.

А поняв это, Никита закрыл глаза и повалился на спину.

* * *

— Итак, — начал полуцутик Г-гы-ы, — поехали с самого начала. То есть с самого конца. Странно, что ты сам так ничего и не понял. Поехали… Наш Никита получает астролябией по башке. Что дальше? Приходит в себя Никита уже на тюремных нарах. Решает, что его повязали подъехавшие менты (кстати, у нас эта инфраструктура называется так же — по крайней мере в народе), а рана на голове не опасна, тем более что в связи с ней никакого дискомфорта он не ощущает. Однако общение с сокамерниками заставляет нашего Никиту задуматься. Они все из разных городов. Более того — из разных стран и континентов. Никого из них Никита, конечно, не знает, хотя имя одного кажется ему знакомым. Гмырь, да? Сокамерники тоже в недоумении. Оказались они все в одной камере при довольно странных обстоятельствах, как, например, Гмырь, которого застрелили уже тогда, когда он был невменяем. Находятся они в камере довольно давно, хотя точно сказать не могут — сколько времени. Их не кормят, не водят к… как это называется?.. К следователю не водят, окно зарешечено и закрыто намордником так, что из него ничего не видно. Голод они ощущают, но слабый. Вообще, обитатели камеры приходят к выводу, что их подвергают особого рода… прессовке. Правильно говорю — прессовка? У нас, кстати, тоже такой термин есть. Продолжаем…

Г-гы-ы, сложив крылья и потирая ручонки, прохаживался взад-вперед, на манер лектора. Время от времени он останавливался и поднимал вверх указательный палец.

— Неожиданно один из сокамерников, — продолжал он, — имя которого Никите показалось смутно знакомым, в то время, пока другие спят, исчезает. Он больше не появляется, а Никита вдруг вспоминает давнишний мельком слышанный разговор о том, что этот человек вроде как недавно убит в одной из разборок. А разъяснить эту загадку он не может — человека-то больше нет. Никита, естественно, мечется по камере, бьется головой о стены — беспокоится о судьбе своей девушки. Или ты не бился? Ну я же говорю — крепкий ты парень… Или все-таки бился? Не важно… Уставши биться головой о стены, Никита засыпает, а вновь ощущает себя — идущим по длинному тюремному коридору в строю таких же, как он, заключенных. Он поражается такой резкой смене декораций, но вдруг его внимание привлекает один из его соседей — тот самый Олег, которого тоже астролябией по башке… Вне себя Никита на него бросается, избивает, требует, чтобы тот сказал ему, что случилось с его девушкой, но тот вообще ничего не говорит, а неизвестно откуда появляются огромные страшные двухголовые мужики — ифриты они называются, Никита, ифриты, — хватают нашего Никиту. Вконец обалдевший от такого поворота событий, он вновь отрубается. В очередной раз Никита приходит в себя и видит, что находится в клетке, подвешенной на гигантском дереве. Расстояние до земли такое, что внизу не видно ничего, кроме густого тумана. Тут нашему Никите ничего другого не остается, как прийти к выводу, что он просто-напросто сошел с ума. В этом мнении он утверждается полностью, провисев какое-то время в клетке, и поэтому появление маленького крылатого человечка воспринимает почти совершенно спокойно. Кстати, я не человечек. То есть не человек. И не маленький. Среди полуцутиков и еще меньше есть… Маленький крылатый человечек, который, чтоб ты знал, пролетал мимо и заинтересовался узником чисто случайно, представляется Г-гы-ы и завязывает с Никитой разговор. Кстати, цутик — это, если на ваш понятийный код переводить, будет что-то вроде… бога. А полуцутик — соответственно полубог. Понял теперь, на кого руку поднял? Полуцутик я. Летаю где хочу, делаю что хочу. И все мне можно. Конечно, в компетенцию цутиков влезать не желательно, а все остальное… Вообще-то наше племя обязано следить за вашим — мы хозяева здешних миров, но мне кажется, что умершие люди и другие разумные существа сами прекрасно за собой следят. К тому же развлекаться мне больше нравится, чем следить… Что там дальше? Полуцутик, то есть я, выпускает Никиту из клетки. Поступает то есть благородно… Так, эпизод с Толиком пропускаем. Что еще осталось непонятным?

— Все непонятно, — слабым голосом ответил Никита. — Почему я чувствовал боль, голод… курить вот хочу…