Реквием для Праматери

Я лишь пожимаю плечами. Какая, в общем-то, разница? Пешком так пешком. «Отец» волей-неволей успокаивается, и мы, покинув такси, пробираемся меж других мобилей к тротуару, по которому нескончаемым потоком уже текут к Площади Победы люди. Едва ли в этом море мы будем двигаться быстрее, но кто я такая, чтобы высказать это вслух?

В толпе меня тут же стискивают со всех сторон. Рядом вертятся разные сектанты, – кто из леворадикалов, кто из Церкви Обновленцев, кто из Общины Правой Длани Христа, – и все наперебой предлагают мне свои брошюры и листовки. Я из вежливости беру, чтобы почитать на досуге. Толпа же, словно живая змея, колышется, выгибается дугой и постепенно вливается на площадь, где из динамиков на полную громкость раздаются звуки военных маршей. Моих «родителей» я быстро теряю в этом потоке, но это особо меня и не волнует. Я лишь поднимаю лицо к небу и, глубоко вдыхая, расслабляюсь. Все-таки вид ночного, не голубого неба меня успокаивает, я представляю себя на вершине «родного» дома, сидящей на подоконнике и любующейся прекрасной панорамой города. Высота – моя стихия, а до этой приземленной толпы мне не должно быть никакого дела.

Но вот все вокруг меня поразительным образом затихают, и на огромных экранах, развешанных на столбах по краям площади, появляется лицо великого фюрера Адольфа Гитлера I, основателя Рейха и Отца нации. Это старая черно-белая пленка, и на ней он вещает что-то о величии Германии, ее народа и чистоте арийской крови… словом, все то, что я слышала уже много раз и в различных вариациях. Но народ вокруг меня воет в исступлении, вторит каждому его слову, а в конце речи вслед за своим древним вождем трижды вскидывает руки в привычном жесте. Чтобы не выделяться, я повторяю за ними, хотя мне это уже и начинает наскучивать.

Затем кадры на экранах меняются, теперь все видят моменты Великой Победы ровно сто лет назад. Голос за кадром бегло рассказывает хронику событий. Высадка в Атлантике, победа над снежной Россией, окончательное истребление врагов Рейха и начало новой, истинно Светлой эры… Все это мне также доводилось слышать уже не раз. И опять толпа неистовствует, а я в который раз жалею, что не прикинулась больной и не осталась дома.

Наконец экраны гаснут и все прожекторы на площади упираются лучами в балкон одного из домов, находящийся прямо под главным экраном. Там появляется мужчина в белом, расшитом золотыми нитями кителе. Толпа приветствует его дружными аплодисментами. «Бургомистр… фон Класберг…» – доносится отовсюду. Мне и раньше доводилось слышать об этом господине, но я еще ни разу его не видела, поэтому теперь всматриваюсь в бургомистра, которого показывают на экране крупным планом, с интересом. Ему на вид лет сорок, лицо выглядит веселым и немного уставшим. Темные волнистые волосы с проседью красиво уложены идеальным пробором. Он произносит небольшую поздравительную речь и в конце объявляет, что сам фюрер по состоянию здоровья не может лично присутствовать на торжестве (недовольный стон прокатывается среди людей), но обязательно появится на экранах с поздравлением. И верно, вскоре белобрысый задохлик под радостный визг толпы машет с экранов и срывающимся голосом вещает что-то о «будущем нации» и «великой памяти предков». И вновь троекратное «Зиг хайль», вновь восторженный ор кругом… Мне это уже серьезно начинает надоедать, и я продираюсь сквозь толпу к краю площади, чтобы поскорее выбраться отсюда. Но не тут-то было! Народ вокруг меня сжимает плотное кольцо, также двигаясь к выходу с площади. Там расчищена широкая полоса, которую оцепляет конвой сил внутренней охраны ИСБ, и по ней сплошным строем под грохот маршей движутся колонны солдат и боевой техники. На экранах тем временем появляется какой-то дряхлый старик с пустыми белками глаз и голым, всего с несколькими волосинками черепом.

– Я помню тот день сто лет назад, как будто это было только вчера… – едва слышно сипит он, но динамики разносят этот сип по всей площади. – Я был совсем еще мальчишкой, мне было семь лет… или шесть, уже не помню. Однажды я встретил на главной площади Берлина самого Великого Фюрера…