Реквием каравану PQ-17

Лицо стало озабоченным. Углы рта опустились. Рука замерла. Глаза он закрыл. И доложил о пеленге:

— Контакт есть!

— Контакт есть, — одновременно доложили с «нибелунга».

— А что за судно? — спросил Ральф Зеггерс.

— Русская галоша… на одном винте. Я даже слышал, как гремели заслонки в паровом котле.

— Носовые — к залпу… двумя торпедами!

Зеггерс поднял перископ.

— Посмотри и ты, — сказал помощнику.

— Типичный траулер, — определил штурман.

— Но под военным флагом… у него пушки.

Придя на сближение, выбросили торпеды. Одна прошла мимо, а от второй сторожевик очень ловко увернулся.

— Третью не истратим на это барахло, — сказал Зеггерс. — Не лучше ли всплыть и покончить с ним снарядами?

Но в этот момент акустик донес:

— Пеленг уходит влево… шум винтов идет на нас!

— Этого нам еще не хватало, — возмутился Зеггерс…

Первый бомбоудар толкнул лодку так, что из гнезд выбило командные койки, обрушив их с переборок на людей и машины. В «ямах» лопнули эбонитовые баки аккумуляторов. Винт сторожевика стегал воду, словно плетью: чух-чух-чух-чух… Затем русские удалились, и стук машины исчез.

— Но они не ушли, — доложил акустик. — Они лишь отошли. Они даже остановили машину, чтобы слушать нас…

Кажется, по корпусу лодки кто-то осторожно постучал коготками — цок-цок… и еще раз: цок-цок!

— Вот они, звонки московского дьявола, — приуныл штурман.

— Да, — согласились с ним, — это заработал русский «дракон»…

Ощущение было неприятное. Кто-то, невидимый и жуткий, казалось, плавает сейчас на глубине а требует, чтобы его впустили внутрь лодки. Акустик доложил, что на русском корабле запущена машина…

— Слышу и без тебя, — ответил Зеггерс.

Серия бомб легла рядом — метрах в тридцати. Слышно, как их сбросили в воду. Потом, звонко булькая, они тонули. И — взрыв! взрыв! взрыв! Казалось, вода превратится сейчас в клокочущий кипяток. В адской теснотище лодки, колотясь телами о механизмы, катались люди. На глазах Зеггерса картушка гирокомпаса вдруг поехала в сторону, совершив полный оборот. Гирокомпас тоже спятил и показывал «тот свет».

— Вырубите его к черту! — приказал Зеггерс. — Моторы остановить… Кто там шляется? Кто там что-то уронил? Тихо…

Ах, какая убийственная тишина в океанских пучинах! Они не вырубили только регенерацию воздуха. Только регенерацию…

— Видит бог, мы нарвались на опытных истребителей. Мне это надоело, — сказал Зеггерс. — Носовые аппараты: в левый — пакет спасения, а правой трубой выстрелить пузырем воздуха. Добавьте в пузырь из погребов кочнов капусты и насыпьте туда отходов с камбуза, чтобы у русских не оставалось сомнений…

В самый разгар очередной атаки носовые аппараты дали залп. На поверхность океана выбросило громадный пузырь, словно лопнули отсеки. Зеггерс машинально глянул на глубиномер — сейчас они были на 95 метрах.

Конечно, не часто можно наблюдать, как содержимое гальюнов плавает среди капусты и картошки. Пузырь воздуха был великолепен! По волнам раскидало решетки мостика, растеклась нефть. Море выбросило это из глубин, словно напоказ, и с борта сторожевика увидели газетный лист — «Фолькишер беобахтер», главной берлинской газеты…

— Может, подцепим? — сказал Володя Петров, загораясь. — И в штабе покажем. Как доказательство гибели… вот и газетка!

— Так ей же подтирались, — брезгливо ответил «батя».

А на лбу акустика — две вертикальные складки:

— Пеленг… глубина около девяноста.

— Олух царя небесного, она же погибла!

— А я говорю, что она здесь: пеленг… погружение…

— Минер, — велел командир Володе, — давай на корму. Сам расставь по бомбам дистанцию взрыва…

Отослав Петрова, «батя» постучал в окошечко кабины.

— На тебя вся надежа, — сказал акустику, — Уж ты не подгадь, миленький.

Высокая корма сторожевика, приспособленная для выборки трала, по всему круглому обводу была плотно уставлена бочками глубинных бомб. В каждой такой бочке — там, где ее донышко, — блестели стаканы взрывателей. Тончайшие диафрагмы, точно воспринимая давление воды при погружениях, сообщали бомбе, когда в на какой глубине ей взрываться.

Володя Петров стал работать ключом, готовя бомбы к атаке.
Первые три он поставил для взрывания на глубине в 60 м.
Вторую серию — чтобы рвануло на глубине в 30 м.
Третью — на 100…

— Вот это, — сказал матросам, — называется ящик…

И, спрятав ключ в карман, помчался обратно на мостик. Сторожевик уже лежал в развороте и, толкая волны, спешил в следующий заход. Минер с мостика отмахивал на корму флажком:

— Первая — пошла… вторая — бросай!

Его юную душу волновала в тешила романтика боя.

***

В этой атаке, когда вокруг рвались бомбы, что-то тяжелое вдруг свалилось на мостик. При этом глубиномер отметил «приседание» лодки, будто она приняла на борт лишнюю тяжесть.

Каждый слышал этот удар. Каждый понял, что на мостике что-то лежит. И каждый страшился думать об этом. Больше всех ощущал опасность сам Зеггерс, но… молчал.