Реквием. Книга первая Инициация (СИ)

С нашей стороны потерь не было, шершневские почти открыто пошли на Спасск, уверенные в отсутствии серьезной преграды. Такой сильный отпор обескуражит бандитов, они его свяжут с тем, что Сердюков не пострадал, хотя наверняка у них есть шпионы в городе. Противоборствующие стороны не мешали передвигаться из Рязани в Спасск и обратно, но со слов сержанта, такие случаи были единичны. Народ давно сделал свой выбор — адекватные и законопослушные выбрали сторону Сердюкова и относительную безопасность. Отребье обоих полов примкнуло к Шершневу, где царили разврат и вседозволенность.

— Баб у них куча, и все красивые!.. — словоохотливый сержант даже сглотнул при упоминании о женском поле.

— Поеду в центр, надо Синицина поставить в известность, останься пока здесь. — оставил провожатого.

— Я ему все доложил по рации! — прокричал вслед сержант, прося напомнить о подкреплении. Один солдат был не тем, на что он рассчитывал.

— Что, теперь так и будем стрелять друг в друга, словно врагов нам мало? — Денис саданул по панели, заводя по машине. Пластик глухо пискнул, словно не соглашался с его словами.

— Это не люди, Ден, им что война, что мать родная. Развели притон, баб трахают, колются, пьют. Еще и город хотят прибрать к рукам. А ты представь, что такое произойдет повсеместно. Думаешь, много в стране Сердюковых осталось? Наверняка у него есть семья, он же сам псковский. Но он остался в том месте, где его застигла война, и принял командование, обеспечивая защиту и стараясь помочь. Только люди с большой буквы способны на такое, и боюсь, что большинство из них мертвы.

Лейтенант встретил меня, едва не задушив в объятиях:

— Олег, ты был прав. Не послушай я тебя, прямиком в ловушку угодил бы. Мы поймали одного лазутчика, околачивался, выспрашивал про состояние Юрия Владимировича. Ребята с ним поработали — выложил все как на духу, и у них есть гранатометы.

— Он живой? — покосился на Синицина, солдаты его были скоры на расправу. Тот замялся, переминаясь с ноги на ногу.

— Убили?

— Живой, — отозвался лейтенант, — только вид у него не самый лучший.

Слова «не самый лучший вид» не отображали и десятой доли состояния задержанного. Вместо лица было кровавое месиво, порванные губы, закрывшиеся от кровоподтеков глаза, смятый нос.

— Артем, ну что это такое? Как его допросить, он же отвечать не сможет! — подтверждая мои слова, кровавый комок зашевелился, попытался откашляться и сплюнул на пол зуб. Из уголка рта шла струйка крови. Воздух со свистом вырывался из его легких, а вдох пострадавший делал с усилием — даже вены на шее набухали.

— Он не жилец. — Мне было неприятно смотреть на лица солдат, отводивших взгляды. Все понимаю, их злость, ярость, обиду за командира. Но так отделать живого человека у меня не поднялась бы рука. Мужчина пошевелился, он с усилием наполовину открыл правый, менее затекший, глаз, сквозь веки блеснул зрачок, губы пытались произнести что-то.

— У…

— Что? — переспросил, наклоняясь ближе.

— У…бей! — неожиданно четко произнес лазутчик и закашлялся кровью. Во время СВО до нас доходила информация, что противник недавно добивал своих тяжелораненных. Вначале это казалось дикостью, но в одном бою двое наших умирали от тяжелых ран. Нас заблокировали в двухэтажном здании, подступы простреливались ПЗРК и джавелинами. Один из раненых был дагестанцем, приходя в себя, он просил пристрелить его, вывороченные осколками кишки не оставляли ему шанса спастись. В тот момент мы и сами попрощались с жизнью. Дагестанец умирал несколько часов, ни у кого из наших не поднялась рука пристрелить товарища. Он умер за час до того, как к нам прорвался сводный отряд морской пехоты, оттеснив противника. После того случая много раз думал про раненого дагестанца, корил себя за нерешительность. Он был обречен, я мог прекратить его страдания, но проявил малодушие. Так родилось понятие «выстрел милосердия», со временем прижившееся и среди наших воинов.

Я передал Синицину приказ Сердюкова, совпадавший с моими прежними указаниями. Уже выходя из железного контейнера, где держали умирающего лазутчика, остановился.

— Ты не заслужил выстрела милосердия, но его заслужили мы, чтобы не видеть твоих страданий. — дослав патрон, произвел выстрел в голову. Шум от грохота выстрела в железном контейнере заложил уши, и я не сразу услышал, что говорит Синицин.

— Олег, Орлан вызывает, может, сам ответишь?

Успокоил Ваню, попросил не беспокоиться, добавив, что мы с Денисом задержимся на пару дней. От предложения приехать к нам на подмогу отказался: Ваня и Ашот не сильно увеличили бы наши силы. А вот в Эдеме они нужны, я не забывал про бандитский Касимов и близость к нему.

Синицин с удовольствием поделился полномочиями — практически весь личный состав меня знал теперь как «боевого соратника бати», как они за глаза называли полковника. Самого Сердюкова навестил ближе к обеду следующего дня — Синицин разместил нас в доме, где расположился сам полковник.