Это заявление, хорошо отточенное и убийственно резкое, останавливает меня. Жестоко и зло говорить мне это, но Рут хорошо меня знает. Рейчел обязательно пришла бы сюда, чтобы отомстить за меня. Она осталась бы на прежнем курсе, несмотря ни на что. Она бы целеустремленно выполняла свою задачу, пока не достигла своей цели и Тео Мерчант не умер.
Испускаю напряженный, прерывистый вздох.
— Хорошо. Отлично. Я продолжу. Но говорю тебе уже сейчас, Рут…
Линия обрывается.
Я долго сижу на краю своей кровати, сжимая в руках мобильный телефон, уставившись на скол в краске на плинтусе напротив меня, не в состоянии ясно мыслить. Я полагала, что Рут взбесится, когда расскажу ей, что произошло. Думала, что она пришлет за мной машину, сразу же придумав, как мы собираемся решать нашу проблему с Мерчантом. По крайней мере, я думала, что она разразится проклятиями. Но нет. Ничего подобного. Она была раздражена на меня — что я беспокоюсь из-за такого незначительного, несущественного поворота событий.
Я хочу вернуться домой. Сейчас для меня ничто не имеет смысла в этой ситуации. Если Тео действительно знает, кто я и зачем сюда приехала, тогда какой смысл оставаться? Как только элемент неожиданности теряется, нет никакого способа застать цель врасплох. И кто знает, с кем он разговаривал. Если парень пошел к кому-нибудь из учителей или поговорил со своими друзьями обо мне, а потом с ним что-то случится, то я в полном дерьме. Меня увезут в наручниках прежде, чем успею сказать «преднамеренное убийство». Вчера с Гейнор я бравировала по поводу того, что попаду в тюрьму, что планировала выйти под залог и исчезнуть, как только разберусь с Тео. На самом деле я никогда не собиралась садиться в тюрьму…
В течение следующих нескольких часов в моем животе образуется холодный тугой узел. Я распаковываю чемодан, который привезла с собой из «Фалькон-хаус», сбитая с толку серыми, красными, зелеными и синими оттенками юбок, платьев и топов, чувствуя себя неправильно из-за того, что только один или два предмета одежды, которые мне дали возможность надеть, черные. Ставлю фотографии фальшивой семьи, которые Гейнор вставила для меня в рамки, на тумбочку. Расставляю по комнате маленькие безделушки и памятные сувениры, которые, по словам Рут, были бы важны для обычного старшеклассника, чувствуя себя при этом гребаной мошенницей. Эти бессмысленные маленькие безделушки ничего для меня не значат, и я не понимаю, как они могут быть важны для кого-то. Потертый маленький плюшевый кролик. Половинка золотого сердечка на тонкой филигранной цепочке. Стопка полароидных фотографий и фотоаппарат в придачу к ним. Маленькая коробочка, полная корешков от билетов в кино, с именами, написанными на обороте аккуратными маленькими черными печатными буквами:
Все имена меняются, кроме имени Карлы. Карла, моя вымышленная лучшая подруга, которая, по мнению Рут и Гейнор, умерла в прошлом году, как и Рейчел. Не знаю, почему они это сделали. Почему в этом сфабрикованном маленьком мире, который они создали для меня, у меня должны были отнять даже моего фиктивного лучшего друга. Это кажется несправедливым. Я никогда не выказывала недовольства тому, что мне выпало в жизни. Мое детство. Побег из приемной семьи при первой же возможности. Жизнь на улице. Вышибание из меня всего этого «любовь до гроба» дерьма, когда я впервые присоединилась к «Фалькон-хаус». Я никогда ни на что из этого не жаловалась. Жизнь чертовски трудна; ты настраиваешь себя на серьезное разочарование, если ожидаешь чего-то другого. Но почему я должна страдать даже в своей фальшивой жизни? Рут и Гейнор послали меня сюда, чтобы выполнить задание, и для этого я должна стать кем-то другим. Было бы так плохо позволить этому «кому-то другому» быть счастливым? Быть родом из счастливого места? Прожить счастливую жизнь и иметь счастливые вещи, которых можно ожидать после окончания выпускного класса? Какой от этого был бы вред?
Как будто Рут хочет, чтобы я страдала. Она никогда не любила нянчиться…
Я роняю фотографию, которую держу в руках — мое лицо, прифотошопленное к телу девушки, которую обнимают двое смеющихся друзей, — и чуть не выпрыгиваю из кожи, услышав громкий стук в дверь моей спальни.
— Давай, Новенькая! Мы должны идти!
Маленькие дорожные часы, которые мне купила Гейнор, мигают мне с подоконника; уже десять тридцать. Комендантский час начинался в девять. Сейчас все должны быть в своих комнатах, заниматься или спать. Никто ни в коем случае не должен быть в коридорах, стучать в двери спален и орать во всю глотку.
— Давай, открывай! Мы потеряем наше окно!
— Черт, Мэл, просто оставь ее, — шипит другой голос. — Какое это имеет значение?