Реквием машине времени

Ивашура зашел в один из двух передвижных домиков и вскоре вернулся с бородатым физиком по фамилии Меньшов, которого звали Виталием Борисовичем. Физик подал руку Гаспаряну, и они направились к ближайшей вышке.

Верхняя площадка вышки была огорожена и походила издали на скворечник. К ней вели десять пролетов крутой лестницы с заледеневшими ступеньками. Чем выше поднимались люди, тем сильнее становился ветер. У самой площадки он, в сочетании с морозом, пронизывал одежду насквозь.

На площадке было чуть теплее. В сторону Башни смотрела подзорная труба на треноге, кинокамера и крупнокалиберный пулемет, у которого возились двое парней в танковых шлемах. Третьим оказался профессор Гришин, поглядывающий в окуляр трубы и записывающий что-то в блокнот.

— Константин Семенович? — хмуро удивился Ивашура. — Вы-то здесь как оказались?

— У них аппаратура лучше, — сказал Гришин. — Вот и забрел.

Бородатый Меньшов блеснул зубами.

— Аппаратура у нас действительно неплохая, но Константин Семенович явился к нам по другому поводу. Предлагает провести один совместный эксперимент.

Ивашура хмыкнул.

— Интересно. Что же это за эксперимент, который может заинтересовать физика и эколога одновременно?

— Ничего противозаконного, — усмехнулся тонкими губами Гришин, пряча блокнот. — Моя специальность — экология человека. Позволю напомнить, что это направление экологии изучает общие закономерности взаимоотношений природы и общества. Подчеркиваю: природы и человека, а не растительного и животного мира.

Ивашура прильнул глазом к окуляру трубы.

— Вы хотите сказать, что объектом экологии может быть не только популяция или экосистема, но и техносфера?

— Совершенно верно. Техносфера как часть экосферы Земли.

— А в качестве конкретного локального объекта вы избрали Башню, предполагая ее искусственное происхождение…

— С вами страшно разговаривать, вы все знаете наперед!

— Положим, не все, но, по имеющимся данным, человек эту Башню на Земле не строил; выдвигались гипотезы, что она сделана пришельцами, иными разумными существами.

— Вполне допустимо, однако это мало что меняет. Башня — искусственное сооружение, значит — часть техносферы, пусть и не земной.

Ивашура вдруг насторожился, поднял руку, призывая к молчанию. От Башни докатился крик паука, ослабленный расстоянием.

— «Глаз дьявола», — сообщил один из наблюдателей.

На стене Башни почти под самыми облаками разгорелся мигающий желтый зрачок, продержался с полминуты и погас. Зазвонил телефон. Меньшов снял трубку, выслушал, буркнул что-то и положил трубку.

— Две тысячи рентген в импульсе, дальность затухания около пятнадцати километров. Это уже пятый «глаз» за сегодняшний вечер. Активность Башни растет не по дням, а по часам.

— Завтра вечером или ночью будет пульсация, — кивнул Ивашура. — Готовьтесь. — Повернулся к Гришину: — Итак, Константин Семенович, что за эксперимент вы предлагаете провести?

— Не один, а целых два. Первый: попробовать опустить зонд с телеаппаратурой на Башню сверху, на ее размытую вершину. А еще меня интересует «зона ужасов». Никакого излучения — ни частиц, ни полей — аппаратура, установленная в самой «зоне», не регистрирует, тем не менее какое-то поле, вызывающее у людей ощущение страха и другие негативные эмоции, существует. Есть датчики, которые могут замерить биотоки, «электрические наводки» в нервных окончаниях и узлах. Надо просто нацепить эти датчики и побродить по «зоне».

— Ну вы и садист, Константин Семенович! — пробормотал Гаспарян.

Физики засмеялись. Гришин тоже улыбнулся.

— Я предлагал в качестве «кролика» себя.

— Суть ясна, — произнес Ивашура. — Но в последнем случае я не вижу связи с физиками. Скорее это должно интересовать биологов и медиков. Ах нет, простите, понял. Излучение?

Бородач кивнул.

— Нас тоже интересует излучение. До сих пор человечество знало только три вида излучений: электромагнитное, гравитационное и излучение частиц от адронов — протонов, нейтронов, мезонов — до лептонов и разного рода пси, кси и других странных частиц. Если мы не обнаружим в «зоне ужасов» какого-нибудь из перечисленных видов излучений, значит, либо наши теории неверны, либо существует излучение, о котором мы ничего не знаем.

— Может быть, инфразвук или ультразвук?

— Звукорегистраторы молчат, по сообщениям соседей.

Соседями физиков-ядерщиков были физики лаборатории звука.

— Ну у них еще есть неиспользованные возможности, — заметил Гришин. — Я был у них, они готовят к запуску в «зону ужасов» какой-то сверхчувствительный звукозаписывающий агрегат.

Ивашура задумался, нахохлившись, спрятав руки в карманы полушубка. Зазвонил телефон. Меньшов снова снял трубку, выслушал и передал трубку начальнику экспедиции. Звонил Богаев.

— Старостин говорил с Москвой, — сказал он с сопением. — Приедет кто-то из ЦК.

Ивашура молчал.

— Ты слушаешь?

— Да.

— Пульсация скоро?

— Вероятно, ночью. Слушай, Владлен Денисович, что ты за душу тянешь? Выкладывай, что произошло.

Богаев помолчал, прочистил нос и сказал: