Реквием по Германии

Я подробно рассказал ему о службе в Крипо и РСХА, а затем о том, как автоматически стал членом СС. Я объяснил, что поехал в Минск в составе карательной группы Артура Небе, но, не имея желания убивать женщин и детей, попросил отпустить меня на фронт, однако вместо этого меня послали в вермахтское Бюро военных преступлений. Барон спрашивал меня с пристрастием, но вежливо и казался настоящим австрийским джентльменом. Именно казался, причем только на первый взгляд. Скромность была какая-то наигранная, а в его жестах и манере говорить скрывалось нечто такое, чем любой истинный джентльмен вряд ли гордился бы.

– Расскажите мне о вашей службе в Бюро военных преступлений.

– Служил там с января сорок второго по февраль сорок четвертого, – объяснил я, – в чине оберлейтенанта. В мои обязанности входило расследование как русских, так и немецких зверств.

– А где именно располагалось Бюро?

– В Берлине, на Блюмесхоф, напротив военного министерства. Время от времени мне приходилось выезжать в командировки, чаще всего в Крым и на Украину. Позднее, в августе сорок третьего, ставка Верховного командования вооруженными силами из-за бомбежек была переведена в Торгау.

Барон улыбнулся презрительно и покачал головой.

– Простите меня, – сказал он, – я и не предполагал, что такое заведение существовало в Вермахте.

– Аналогичная служба была и в русской армии во время войны, – сказал я ему. – Должны же сохраняться хоть какие-то человеческие ценности, пусть даже и в военное время.

– Полагаю, что так, – вздохнул барон, но казалось, он вовсе не был убежден в этом. – Хорошо. А что случилось потом?

– Когда военные действия приняли не слишком удачный для нас оборот, всех здоровых мужчин стали посылать на русский фронт, и в феврале сорок четвертого я оказался в Северной армии генерала Шорнера, в Белоруссии. В чине капитана служил в разведке.

– В Абвере?

– Да. К тому времени я довольно хорошо говорил по-русски, немного по-польски. Работа в основном заключалась в переводах.

– И где же вас в конце концов взяли в плен?

– В Кенигсберге. Шел апрель сорок пятого. И послали на уральские медные рудники.

– Уточните, куда именно на Урал, если не возражаете.

– Недалеко от Свердловска. Там-то я и совершенствовал свой русский.

– Вас допрашивали в НКВД?

– Конечно. Много раз. Разве могли они не заинтересоваться бывшим офицером разведки?

– Что вы им сказали?

– Честно признаться, я сказал им все, что знал. Война к тому времени закончилась, и казалось, запираться уже ни к чему. Естественно, я не упомянул о моей предыдущей службе в СС и работе в OKW[9]. Эсэсовцев забирали в специальный лагерь и там либо расстреливали, либо убеждали работать на Советы в Комитете свободной Германии. Кажется, именно так завербовали большую часть немецкой полиции. Осмелюсь утверждать – и государственной полиции здесь, в Вене.

– Это правда, – раздраженно согласился моя собеседник. – Пожалуйста, продолжайте, герр Гюнтер.

– В декабре сорок шестого некоторым из нас сказали, что переведут во Франкфурт-на-Одере, якобы в лагерь отдыха. Можете себе представить, как смехотворно это звучало. В поезде я случайно оказался свидетелем разговора охранников. Они и предположить не могли, что я понимаю по-русски. Оказалось, нас везли на урановый рудник в Саксонию.

– Вы можете вспомнить, как называлось это место?

– Иоханнесгеоргенштадт, в Эрцебирге, на чешской границе.

– Спасибо, – сказал барон твердо. – Я знаю, где это.

– Я спрыгнул с поезда при первой возможности, вскоре после того, как мы пересекли немецко-польскую границу, а затем пробрался в Берлин.

– Вы были в лагере для реабилитации возвратившихся военнопленных?

– Да, в Штакене, но недолго, слава Богу. Медсестры о нас, бывших пленных, и не думали. Их интересовали только американские солдаты. К счастью, управление по социальному обеспечению в муниципальном совете вскоре разыскало мою жену по старому адресу.

– Вам очень повезло, герр Гюнтер, – заметил барон. – А ты что скажешь, Гельмут?

– Я уже говорил вам, барон, герр Гюнтер – очень находчивый человек, – произнес Кениг, с отсутствующим видом гладя собаку.

– В самом деле. Но скажите мне, герр Гюнтер, разве никто не рас спрашивал вас о пребывании в Советском Союзе?

– Кто, например?

Ответил мне Кениг.

– Члены нашей Организации допрашивали многих вернувшихся пленных, – сказал он. – Обычно они представлялись социальными работниками, исследователями-историками или еще кем-то в этом роде.

Я покачал головой:

– Возможно, если бы меня официально освободили... Но я-то бежал...