Реквием по Иуде

Он вспомнил беднягу Мусири, и краска стыда залила его щеки. Но кто же знал, что у одинокого антиквара было такое слабое сердце? Подобные трюки Пертакису приходилось проделывать не раз, и все оставались живы. Да, не такими богатыми, как раньше, но живыми! А Мусири не пережил предательства…

«Я никого не предавал! — одернул себя Пертакис. — Бизнес есть бизнес, и его законы всем известны. Черт возьми, это случилось чуть не тридцать лет назад, а я до сих пор чувствую вину! Нет никакой вины! Если кто и виноват, то только сам Мусири. Нельзя же быть таким простофилей…»

Однако никакие аргументы не могли затушить тлеющее пламя стыда, и он решил залить его вином.

Спустившись в бар, он заказал коктейль. Выдернув из бокала соломинку, опустошил его залпом и потребовал еще. А после третьего бокала лицо бармена показалось ему удивительно знакомым, и Пертакис почувствовал неодолимое желание излить душу.

— Как вы думаете, для чего юристы придумали такое понятие, как «срок давности»? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Не для того ли, чтобы продлить мучения преступника? Долгие годы совершенное злодеяние будет бередить его совесть. Наконец он поймет, что избавиться от этой муки можно только через наказание, и вот он приходит с повинной, а ему и говорят: «Пардон, месье, срок давности истек, и ни один суд не станет вами заниматься!» Что вы на это скажете, дружище?

— Некоторые преступления не имеют срока давности, — флегматично заметил бармен. — Кроме того, любого из нас ждет Высший Суд.

— Значит, остается надеяться только на справедливый приговор после смерти? Но разве покойника напугаешь гильотиной? — Пертакис расхохотался, очень довольный своей остротой.

— Многие становятся покойниками еще до физической смерти, — так же невозмутимо ответил бармен. — И многие приговоренные земным судом получают оправдание на Небесах.

— Вы в это верите? — удивился Пертакис. — На дворе конец двадцатого века. Люди пожирают друг друга в войнах, да и в мирное время не жалеют, а вы верите в Небесный Суд? Лично я верю только тому, что вижу своими глазами и могу пощупать своими руками. А Небеса — где они? Ау! Их нет, дружище!

— Вы правы, месье. — Бармен загадочно улыбнулся. — Люди должны верить только земному суду. Простите, кажется, вас зовет господин у входа…

У входа стоял Ионидис, нетерпеливо подмигивая и подзывая его к себе. Они поднялись в номер.

— Я же просил не выходить! — возмущенно прошипел Ионидис. — Ты мог все испортить! А вдруг за кем-то из нас ведется слежка? Я не хочу попасть в тюрьму из-за твоей беспечности!

— Ты продал Евангелие? — спросил Карим.

Ионидис закурил и уселся в кресло, закинув ногу на ногу.

— Я всегда стараюсь работать как можно быстрее. Не терплю отсрочек. Особенно если сделка связана с риском. Так вот. Покупатель представляет университетскую библиотеку какого-то американского штата. Весь их годовой бюджет — пятьдесят тысяч. Естественно, американец не располагал такими средствами. Но я сделал все, что мог. Тридцать тысяч наличными. Это не то, чего ты хотел, но — тоже деньги.

— Тридцать?

Почему-то Пертакис не удивился. Не расстроился и не обрадовался. Можно было подумать, что речь шла о ком-то постороннем, а не о нем.

— Да, тридцать, и я их привез. — Ионидис положил на стол пухлый конверт. — Но все можно переиграть. Мы договорились, что я верну деньги, если передумаю. И тогда он вернет папирус.

«Ложь», — подумал Пертакис равнодушно. Но все же спросил:

— Да? Ты так в нем уверен? А если он уже улетел?

— Надо верить тому, с кем работаешь, — внушительно сказал Ионидис. — Как можно жить без веры? В определенных пределах, конечно. Итак, ты берешь деньги? Или я звоню…

— Не надо звонить. — Пертакис направился к выходу. — Отсчитай свою долю. А я пойду в бар. Ты прервал весьма занятную беседу.

Он устроился у стойки на тот же табурет, где сидел пять минут назад. Но, когда бармен повернулся к нему в ожидании заказа, Пертакис удивился — перед ним стоял совсем другой человек.

— А где… — в замешательстве протянул он.

— Нас прервали на том, что люди должны верить только земному суду, — вежливо напомнил бармен, неожиданно возвратив себе прежнее обличье.

Пертакис зажмурился и покрутил головой, сбрасывая наваждение.

— Да-да, — закивал он. — Да. Налейте виски. Безо льда. И больше ни слова о суде…

Он всегда гордился тем, что мог перепить любого собутыльника. И сейчас пил так, словно состязался с самим сатаной. Однако у него хватило сил самостоятельно выйти из бара и добраться до лифта. Он поднялся на последний этаж и вышел на смотровую площадку. Ночная Женева предстала перед ним бессмысленным скопищем огней.

— Земной суд? — спросил Пертакис у невидимого собеседника. — Не верю!

Он вцепился пальцами в заградительную сетку и оторвал ее от столбика ограды. Когда его тело понеслось к земле, ночной воздух сгустился на мгновение, словно пытался удержать самоубийцу, — но только на мгновение. А потом наступила вечность.

Лион, сентябрь, 180