Реквием по Родине

Тем не менее, режу податливую бумагу, помечаю вырезки. В первую очередь все, что касается моей бывшей профессии, – удивительно много пишут о разведках, видимо, эта тема никогда не перестанет интересовать публику; затем ислам – о нем наговорено не меньше ерунды, чем о коммунизме, но если о коммунизме мы кое-что узнавали из первоисточников, то ислам известен только по толкованиям его оппонентов. Есть шанс, что впервые для русского читателя он может открыться не как зловещий призрак, а как образ жизни сотен миллионов добрых людей. Правда, едва ли это допустят американцы. Конечно, вырезаю яркие, проникновенные материалы о современной России – они звучат отголоском того, что писали Шульгин, Деникин, Покровский, Франк, а до них – спокойнее и глубже – Ключевский, злее и саркастичнее – Михаил Евграфович Салтыков. Неужели так: «Что было, то и будет». Хоть когда-то вырвемся мы из заколдованного злого кольца?

Пообедав, прочитав и изрезав газеты, напившись крепчайшего чаю, следовало бы на полчаса прилечь – пенсионер может позволить себе эту невинную роскошь бедного азиата. Сегодня, к сожалению, не позволяют дела.

Мне и раньше казалось, что повороты судьбы непредсказуемы. За последний год я перестал вообще чему-либо удивляться и окончательно уверовал, что пути Господни или причуды судьбы неисповедимы. «Принимаю тебя, неудача, и удача – тебе мой привет…»

В три часа я должен встретиться с бывшим сотрудником ЦРУ Норманом Гербертом. Он в отставке, занимается тем же бизнесом, что и я, в Москву прибыл по делам, узнал мой телефон от знакомого и позвонил с просьбой о встрече. Имя Герберт что-то очень смутно напоминает. Кажется, я слышал его давным-давно.

Времени в обрез, еду от дома на черной, арендованной фирмой «Волге». Вроде бы все, как раньше, – черная машина, вежливый водитель, ондатровая шапка на голове бывшего начальника разведки, а в глубине души ощущение пустоты и эфемерности этих житейских мелочей.

Меня ждут Герберт и его компаньон Майндер, они ухитрились прийти на десять минут раньше времени.

Конечно же, память не подвела. Герберт работал в Индии в мое время, мы знали, что он сотрудник ЦРУ. Американец напоминает, что стараниями нашей резидентуры он был расписан в индийских газетах как американский супершпион, что, думает он, было совсем не по заслугам. Улыбка у него мягкая и добрая, тон слегка ностальгический. Возможно, это профессиональное: разведчик должен уметь моментально менять окраску, приспосабливаться к обстановке. Скорее же всего, такой он и есть в действительности – добрый и мягкий человек, занимавшийся жестоким делом. Мало ли нас таких?

Говорить с Гербертом и Майндером легко. Они заинтересованы во взаимодействии, это совпадает и с нашими желаниями. Целый год мы сторонились иностранных клиентов и партнеров. Причины очевидны: власть относится к нам с подозрением, для иностранных разведок наша компания должна быть привлекательной. Не будем дразнить гусей и давать повод разрабатывать нас «по окраске шпионаж». Время прошло, мы не поддались искушению валютных заработков, накопили опыт и можем спокойно в русле государственной политики идти на сотрудничество с Западом.

Мог ли кто-нибудь представить все это еще полтора года назад? Во всяком случае, не я. Мог ли представить тогда Крючков (я часто вспоминаю его по разным поводам), что окажется в Матросской Тишине? Мог ли представить Горбачев, что его – президента, лауреата Нобелевской премии, «лучшего немца» – оштрафует на сто рублей суд, и какой суд – Конституционный! Многое другое нельзя было себе представить, так что надо окончательно увериться в непредсказуемости и прихотливости человеческой судьбы. «…Нас всех подстерегает случай».

Впрочем, случайностью кажется лишь не понятая нами необходимость.

Пьем с американцами чай, договариваемся о поддержании контакта на будущее. У собеседников приятные, спокойные манеры, но что-то их едва приметно беспокоит. Неужели чай? Приезжающим в Москву иностранцам их соотечественники внушают, что московская вода загрязнена, что все продукты недоброкачественные и для душевного спокойствия лучше избегать любого русского угощения. Мне вспоминается знакомый советский дипломат, работавший в Пакистане. Если ему не удавалось избежать чашки чая, предложенной радушными (и, надо сказать, весьма чистоплотными) пакистанцами, он тут же глотал украдкой таблетку синтомицина. Легонько кусает душу обида: дожили! Вернулись в первобытное экзотическое состояние; иностранные купцы, запасшись собственным провиантом и водой, приезжают торговать с туземцами яркими тряпками, электронными игрушками, бусами и зеркалами. Туземцы же ничего не могут им предложить, кроме нефти, цветных металлов, леса, угля и прочего сырья.

Герберт и Майндер раскланиваются, перепрыгивая через лужи, направляются к машине. К нашим тротуарам их обувь не приспособлена – еще две пары промоченных ног. В западных дипломатических и разведывательных службах работа в Москве официально считается назначением повышенной трудности – «хард-шип поуст».