Реквием по вернувшимся

Эта спальня была почти такая же, как и та, в которой провела ночь Елена. Только цвет обоёв оливковый, а не бежевый, да в придачу к спальному гарнитуру – полка со старинными, ещё бумажными книгами. И картина над тумбочкой была иной. На этой бушевал шторм, волны с яростью разбивались о мрачный скалистый берег, грозились потопить утлые судёнышки. Низкие свинцово-серые тучи, подсвечиваемые далёкими молниями, закрывали небо. А между морем и небом летела белоснежная чайка…

– Что-то хочешь спросить? – поторопила её хозяйка.

– Да. Мне кажется, что мы вчера не договорили. Ты не сказала, что сама обо всём этом думаешь: о наших воспоминаниях, о болезни Ники. Ты даже не объяснила, почему не сообщила в медслужбу. А ты ведь не сообщила, правильно? И Нику убедила этого не делать. А если это единственная надежда для неё? Я уже не говорю, что утаивая неизвестную болезнь, мы совершаем преступление.

– Ясно, – Медведева вылезла из-под одеяла. – Серьёзный разговор предстоит, не пристало его в таком неглиже вести. Я переоденусь, не возражаешь?

Не дожидаясь ответа, она сбросила ночную рубашку, надела аккуратно повешенные на тремпель блузку и юбку. С сомнением окинула взглядом незаправленную постель, повернулась к Елене:

– И говорить о таких серьёзных вещах лучше не здесь, а в кабинете. Пошли.

Обстановка в кабинете была подчёркнуто деловой: письменный стол, компьютерный, два стула да полки с книго-кристаллами.

– Прошу, – Ярослава кивнула на тот из стульев, что стоял у письменного стола, сама присела на второй. – Итак, для начала тебя интересует, почему в моём доме до сих пор не побывали ребята из медслужбы?

– Да.

– Ответ прост. Не далее как вчера ты сама возмущалась: «как же так, карантин, всех проверяли…» Я не верю, что наша доблестная медицина сможет помочь Веронике. Больше того, я не верю, что происходящее с ней можно назвать болезнью. Когда человек перестаёт есть, пить, дышать, когда у него останавливается сердце и тело остывает? Знаешь, что скажет тебе любой врач о диагнозе такого пациента? Что этот человек умер! И Вероника это понимает, только боится произнести вслух. И я понимаю, и ты понимаешь. Она умерла и в то же время продолжает жить. Как такое возможно? Я пока не знаю. Чем всё это закончится? Не знаю тем более. Может ли это быть опасным для других людей? Не исключено. Но опять таки, я понятия не имею, в чём эта опасность проявится. Это ведь не инфекция и не радиация, а что-то абсолютно непонятное. Ты согласна со мной?

Елена неопределённо дёрнула плечом:

– Хорошо, пусть медицина с таким не сталкивалась. Но у них же гораздо больше ресурсов, чтобы разобраться!

– Да, и очень много научного любопытства. Разберутся едва ли, но разберут вас по клеточкам, это однозначно. А ты ведь не хочешь стать подопытным кроликом? И я не хочу, чтобы на вас экспериментировали.

– И что ты предлагаешь? Сидеть и ждать, чем всё закончится? Так я тебе скажу – сначала умрёт Вероника, потом…

– Сидеть, ждать и думать. Ты говорила о ресурсах. Главный ресурс в этом случае – информация. У всех наших высокоучённых светил есть только отчёт, достоверность которого яйца выеденного не стоит. У нас же есть воспоминания. Я уверенна – в них ключ ко всему происходящему. Так что твоя основная задача сейчас – вспомнить. Моя – понять.

– Ты издеваешься?!

– Ничуть. Я серьёзна, как никогда.

Елена куснула щёку.

– А задача Вероники в чём? Умереть на наших глазах?

– Задача Вероники – вести самодиагностику, собирать фактологический материал. Во всяком случае, до тех пор, пока она сможет этим заниматься. – Медведева вскинула руку, останавливая гневную отповедь: – Лена, ты не ребёнок. Ты прекрасно понимаешь, что бывают обстоятельства, в которых ничем нельзя помочь.

Руки Коцюбы сами собой сжимались в кулаки. Ей очень хотелось стучать этими кулаками по столу, орать, брызгая слюной, доказывать… Разумеется, это была глупая детская истерика. Медведева в который раз оказалась права.

Она глубоко вдохнула, выдохнула. Ещё раз. И когда спросила, голос её звучал вполне спокойно:

– Ярослава, что случилось на Горгоне во время последней высадки? Ты слышала наши разговоры, смотрела видеосъёмку, которая велась со шлюпки. Тебя ведь не коснулась эта… амнезия?

Медведева кивнула.

– Расскажу. Но сначала я должна услышать твой рассказ. Всё, что ты смогла вспомнить.

Елена стиснула зубы. Рассказать всё, что вспомнила… Значит снова – остановившиеся глаза и струйка крови, бегущая вверх по щеке?! На секунду ей захотелось отвернуться, вскочить, убежать из этого дурацкого кабинета, из этого дома… лишь бы не вспоминать! Но янтарные глаза не отпускали. И она начала говорить.

– …Вот. – Коцюба закончила рассказ. И ощутила, что вспотела так, что майка прилипла к спине. – Это чушь, да? Они ведь не могли…

– Ты правильно помнишь, всё так и было.

– Так и было?! – Елена вновь сорвалась. – Но мы же писали отчёты – там всё по-другому! И если ты знала это с самого начала, то почему не сказала?!

Медведева усмехнулась невесело.

– Ещё один вопрос? Так на какой первый отвечать? Что происходило на Горгоне, или почему я молчала?

Елена опустила глаза.