Реквием Сальери

«Клетки мозга не умирают, а видоизменяются, – мягко проговорил голос с армянским акцентом, когда я открывал дверь, – это похоже на глубокий сон. Такой сон и принимают за смерть мозга». «Да», – согласился я, но понял, что моего согласия не требуется, поставил пакет на тумбочку в прихожей и, забыв запереть на ключ дверь, бросился к компьютеру. Хотелось поскорее все записать, ничего не упустить. «Мозг – это что-то вроде компьютера, если он сломан, его можно починить», – усмехнувшись, проговорил голос. Или это я проговорил? Нет, я не мог. Компьютер долго загружался, невозможно было дождаться. А голос между тем продолжал: «Компьютер, у которого слетела система, но осталась информация на жестком диске – в нейронах коры больших полушарий. Эту информацию можно изъять, вставив жесткий диск в работающий компьютер. Если информация ценная, мозг изо всех сил стремится ее передать. Срабатывает механизм, похожий на автосохранение. Потом происходит поиск „работающего компьютера“ и собственно передача. На этом этапе мозг работает с такой интенсивностью, что успевает не только передать старую, уже накопленную информацию, но и может создать нечто новое…»

Наконец компьютер загрузился. Торопясь записать, боясь хоть что-нибудь упустить, я открыл первый попавшийся файл и стал судорожно печатать все, что диктовал мне голос. Компьютерные сравнения перешли в музыкальные, музыкальные – в спортивные, словно мой лектор пытался ко мне приспособиться, найти ту форму, которая мне ближе и понятней. А потом, словно махнув рукой, сам торопясь передать информацию, заговорил исключительно специальными медицинскими терминами. Теперь я мало что понимал, но это было неважно. Потом пойму, а сейчас, главное – все точно зафиксировать.

Я работал, как одержимый, много часов подряд, не останавливаясь: весь вечер, всю ночь. Только на рассвете голос, утомившись, смолк, тогда и я отключился. Уснул прямо за компьютером, уронив голову на стол.

Меня разбудил будильник. Когда я его поставил? А главное, зачем? Я хотел протянуть руку, чтобы выключить, но понял, что даже пошевелиться не могу. А будильник звенел и звенел. На одной ноте, выбивая примитивный ритм.

Си. Это нота – си. А ритм не примитивен. В его простоте есть своя гармония закономерности. Можно развить и продолжить. Это только эмбрион, зародыш, зачаток мелодии…

Эта мелодия во мне. Нужно поскорее ее записать. Я вскакиваю с постели… Нотная бумага никак не находится. Да что же это такое? Я сейчас все забуду! Под руку попадается стопка тетрадей. Хватаю первую сверху, вырываю из середины лист, расчерчиваю торопливо, криво… Не важно! Поскорей записать…

Музыка льется, как кровь из вены, освобождая от тяжкого груза жизни. Я дописываю последний такт и в блаженном изнеможении откидываюсь на спинку стула. Кружится голова, но мне хорошо. Некоторое время сижу так, обессиленный, но вдруг взгляд мой упирается в циферблат будильника. Половина девятого. Я катастрофически опаздываю на работу! Первым уроком контрольная у десятого «Б». Я вскакиваю и судорожно начинаю собираться. Если не бриться, не завтракать и вызвать такси, можно еще успеть.

Вылетаю из квартиры, сбегаю по лестнице, но у почтового ящика все же торможу: в щель видно, что он не пуст. Открываю, достаю газету, разворачиваю, планируя просмотреть на ходу.

На первой полосе моя фотография. И под ней статья обо мне: трагически погиб… Композитор-самородок, бывший учитель математики, чей музыкальный талант проявился так внезапно и ярко…

Сажусь на ступеньку, перечитываю статью. Все верно. Сегодня. Трагически погиб. Прошел целый месяц с того дня, с того утра, когда звон будильника разбудил во мне музыку. Это была моя первая симфония. Потом их было еще пять. Три концерта, двадцать шесть пьес… Невероятная плодовитость. Но время вышло.

Я поднялся со ступеньки, сложил газету, сунул ее обратно в ящик и медленно пошел вниз. Торопиться больше некуда, мой поезд в одиннадцать пятнадцать, спокойно успею добраться.

Я, конечно, успел. Да ведь опоздать было и невозможно. Дорога, довольно длинная, почти сутки, показалась одним мгновеньем – я даже не заметил, как приехал. Как только поезд остановился, выскочил из вагона. Теперь нужно дождаться электрички. До ее появления тридцать семь минут. Но вот проходят и минуты, так же незаметно. Соскакиваю с перрона, перешагиваю через рельсу, поворачиваюсь лицом к неизбежному концу. Поезд приближается. Поезд надвигается. Гудок электровоза рождает первый аккорд «Реквиема» – вечной гармонии смерти. Моя душа рассыпается на атомы, становясь ее частью…

Открываю глаза. Подо мной деревянная поверхность стола, все тело затекло, но мелодия незнакомого «Реквиема» продолжает звучать в голове. Ее нужно поскорей записать. Но как это сделать, ведь я не знаю нот? С трудом приподымаю свое омертвевшее тело, откидываюсь в кресле, смотрю в погасший экран монитора. Нет, записывать мелодию не нужно: музыка – не моя миссия. Но сон следует осмыслить. Он приснился мне не просто так, а для того чтобы я смог что-то понять.