Реквием (СИ)

— Вы представляете, — я не переставала смеяться. — Я только что была тут, а потом на площади, а потом снова тут!

— Идём.

Человек завёл меня в пустой автобус и уложил на заднее сидение. Тем временем я не переставала истерично смеяться, меня колотило из стороны в сторону, горло и лёгкие уже болели, но остановиться было трудно.

Автобус дёрнулся и куда-то поехал, постоянно подпрыгивая на кочках и ухабинах. Скоро смех прошёл и на его смену на меня навалилась слабость, глаза закрылись, и я забылась глубоким, хорошим сном.

Даже этот автобус показался мне королевской периной, по сравнению с кушеткой в палате, я чувствовала тепло от радиатора под сиденьем и спала-спала, и спала.

***

Белоснежный кафель нашей ванны, тёплая вода, но она совершенно не греет. Руки постоянно трясутся, уже третий день подряд. Отец говорит мне забыть, велит молчать, но я не могу поверить в реальность произошедшего.

Всего пару дней назад я видела Семёна перед собой, могла прикоснуться к нему, могла взять за руку, заглянуть в его глаза. Он же просто испарился! Растворился словно сахар в кружке с чаем! А я осталась, осталась одна.

Отцовская бритва скользит по венам. Я не дура, веду лезвие вдоль, боли не чувствую, да и эффект лучше. Я улыбалась, помутневшим взглядом наблюдала как вода в ванне краснеет, а из раны струиться пульсирующая тёплая кровь.

Руки слабеют и выпускают бритву, глаза закрывались сами собой, я лишь ждала момента, когда смогу увидеть Семёна, ещё раз.

— Я иду, — слипающимися губами прошептала я. — Уже рядом.

Отдалённый стук в дверь, крики отца, но я уже не слушала. Улыбка сползла с лица, как бы я не силилась её натянуть.

«Жаль, — напоследок подумала я. — Снова предстану перед Семёном грустной».

***

Я проснулась от ноющей боли в руке, всю поездку в этом автобусе я проспала на ней и кажется, отлежала. Водителя в салоне не оказалось, автобус стоял на станции среди множества другого транспорта.

В окно я увидела того самого водителя, он стоял у телефонного аппарата и с кем-то разговаривал. В голове пробежала мысль, что он может сдать меня назад в психушку. Я не могу этого допустить. Нужно выбираться.

Двери автобуса оказались открыты, видимо он вышел недавно, значит время у меня ещё есть. Я выскочила на улицу и попыталась узнать место. Долго вспоминать не пришлось, то была та самая станция в нашем райцентре с которой мы отбывали в «Совёнок».

Я начала бегать среди множества автобусов, вглядывалась в таблички в попытках найти тот самый заветный номер. Люди вокруг смотрели на меня озадачено и сторонились, но мне было всё равно.

Я добежала почти до самого конца станции, а автобуса так и не нашла. Я уже была готова опустить руки, как волею судьбы мой взгляд упал на выезд и закрытые ворота, рядом с которыми пыхтел четыреста десятый.

Я со всех ног бросилась к нему, ворота уже начали разъезжаться и автобус был готов уехать. Подбежав к двери, я со всей силы забарабанила по стеклу и закричала:

— Стой! Откройте!

Двери в автобус открылись и передо мной предстал кондуктор — молодой парень, на вид лет двадцати с короткими каштановыми волосами и в очках.

— Без билета не положено, — нахмурился он.

— Пожалуйста, — я умоляюще сложила руки. — Мне нужно, очень-очень.

— Нельзя без билета, — повторил кондуктор.

— Умоляю, — упала я на колени. — Помогите!

— Ты дурочка что ли! — Он постучал по голове. — Встань. Ну не могу я тебя пустить.

— Да пусти ты её уже, — послышался бас из кабины водителя. — Иначе весь день тут простоим.

Я выжидающе уставилась на парня, он долго думал, поправлял очки, кусал губы и наконец изрёк:

— Давай быстро, — махнул кондуктор рукой. — Чтобы тихо сидела. Ясно?

Я кивнула и запрыгнула в салон, он оказался почти пустым: две бабки на заднем сидении о чём-то оживлённо спорили, мужчина средних дет дремал у окна, молодой парень рядом с ним читал какую-то книгу без обложки и две молодые девушки с огромными клетчатыми сумками.

И вот автобус двинулся. Я села на свободное место и уставилась на пролетающие мимо деревья, кусты и прочую флору, уже изрядно пожелтевшею и осыпавшеюся. Четыреста десятый вновь вёз меня в лагерь — домой.

Я испытывала странное спокойствие, не так должен вести себя человек в такой ситуации, но я была даже в какой-то степени рада. Закрыв глаза, воображение начало рисовать знакомые картины: памятник Генды, домик вожатой, пристань — всё было ярким, летним и таким далёким.

Я вновь увидела наш танец на пристани, снова чувствовала прикосновения Семёна. Затем, память выдала овраг, нашу ссору, лес. Всё было настоящим, я могла почти что дотронуться до каждого предмета.

А потом я увидела своё отражение, вернее свой образ — яркие изумрудные глаза, в которые так часто заглядывал Семён, лёгкая пионерская рубашка со значками, извечно бледноватое лицо, застенчивая улыбка, которую я постоянно прятала.

Я протянула к себе руку, но не смогла дотянуться. Та я, не переставала улыбаться и смотреть на меня, словно дразнилась.

— Что ты улыбаешься?! — Крикнула я. — Не видишь, как всё плохо?!