Реквием в Брансвик-гарденс

Тем не менее, глядя на мужа, Айседора видела не мужчину, мужественно старающегося сделать правильный выбор в жуткой дилемме, а человека, пытающегося заранее застраховать себя в случае неправильного хода… человека тщеславного, полагающего, что лично он может спасти репутацию Церкви в подобной ситуации. В нем угадывалась даже радость мученичества, желание пострадать. И ни капли сочувствия к кому-либо из семьи Парментера или горя по самой Юнити.

– Ты считаешь, что это будет неправильно понято? – спросил он серьезным тоном.

– Что-что? – Его супруга не поняла, о чем он говорит. Или она не расслышала какие-то его слова?

– Значит, ты считаешь, что люди не поймут двигавшие нами причины? – произнес епископ, должно быть, в более прямолинейной, по его мнению, манере.

– Чего не поймут, Реджинальд?

– Наш совет Рэмси Парментеру сослаться на овладевшее им безумие! Ты меня совсем не слушаешь! Где твое внимание? – Морщины на лице Андерхилла наполняла тревога. – Ты сказала, что люди могут посчитать проявлением трусости или отсутствием верности, если мы открестимся от него.

– Но разве не это ты предлагаешь… предоставить его самому себе?

Епископ побагровел.

– Ну конечно же нет! Не понимаю, почему тебе пришла в голову подобная мысль! – вознегодовал он. – Просто на первое место я ставлю Церковь, a это означает, что я не просто должен поступить правильно – я должен поступить так, чтобы мой поступок был воспринят как правильный. А я-то думал, что, после прожитых со мной вместе лет, ты способна понять это!..

Степень собственного неведения вдруг ошеломила Айседору. Дело было не в отсутствии согласия с мнением мужа, но в неумении понять себя и его. Как могла она настолько плохо знать этого человека, чтобы не заметить, пропустить эти его качества? Эта рана оказалась настолько болезненной, что она готова была заплакать от одиночества и разочарования.

А Реджинальд все разговаривал сам с собой, вслух излагая свои мысли:

– Возможно, придется поговорить с Гарольдом Петериджем. Он пользуется известным влиянием. В конце концов, делом заинтересуется и правительство… – Епископ вновь заходил по комнате. – Скандал никому не нужен, и нам следует позаботиться о семье Рэмси. Его родные оказались в ужасной ситуации.

Айседора смотрела на него, стараясь понять, сумел ли он хотя бы на мгновение подумать о самом Рэмси Парментере, о том страхе, которого тот не мог сейчас не испытывать… о Рэмси, раздираемом сомнениями, смятением или даже чувством вины. Кому сейчас более одиноко, чем ему? Способен ли Реджинальд подумать, что этому человеку, если он невиновен, необходимо предоставить какую-то духовную поддержку, дружескую помощь, помочь ему устоять и добиться оправдания? А если он виновен, разве не священник обязан выслушать его смятенную душу, помочь исповедовать грех, найти приемлемую форму раскаяния, помочь вступить на дорогу, ведущую обратно? Она не верила в то, что пути назад нет. Тот человек, которого она знала, мог сбиться с пути, мог совершить жуткую ошибку, однако он не относился к погибшим душам, его нельзя было бросить на пути, как ненужную больше вещь. Разве не в этом состояла суть всей обязанности Церкви – проповедовать евангелие всем народам, взывать к покаянию всех, кто слышит?

– Значит, ты едешь к Рэмси, так? – спросила миссис Андерхилл с внезапной настойчивостью.

Епископ остановился возле дальнего окна.

– Конечно, еду, – ответил он сердитым голосом. – Я только что сказал это тебе. Поговорить с ним жизненно важно в настоящей ситуации. Мне нужно подробнее разобраться в ней. Только тогда я смогу принять обоснованное решение о том, как следует поступить… наилучшим образом. – Он расправил сюртук. – Пойду наверх, в свой кабинет. Мне надо собраться с мыслями. Спокойной ночи.

Жена не ответила ему, и он, как будто бы не заметив этого, вышел из комнаты, щелкнув за собой дверной защелкой.

Глава 4

На следующее утро после смерти Юнити Беллвуд Питт заглянул в службу судебного медика. Он не рассчитывал услышать что-либо полезное, однако обязанность эту следовало выполнить. Начинался очередной пронзительно-ясный день ранней весны, и, невзирая на неприглядность предстоявшего ему дела, суперинтендант шагал, ощущая бодрость. Пока на газетных стендах не обнаруживалось ничего плохого, и заголовки статей повествовали в основном об африканской политике Сесила Родса, экономике страны и неувядаемом Ирландском вопросе.

Взбежав через две ступени по лестнице, Томас полетел по коридору, словно не замечая запахов карболки и формальдегида. Постучав в дверь судебного эксперта, он вошел в небольшую комнатку, заставленную книгами – размещенными на полках и стопками стоявшими на полу и на столе.

– Доброе утро, доктор Маршалл, – бодрым тоном проговорил он. – Что-нибудь для меня есть?

Маршалл, невысокий, худощавый и седобородый мужчина, оторвался от составлявшейся им бумаги, и перо застыло у него в руке.