Реквием в Вене

Вертену было известно, что музыканты зарабатывают немного. Должность скрипача была надежной — по меньшей мере до того, как Малер установил царство террора в Придворной опере и филармонии, — но отнюдь не синекурой, [46]эта стабильность имела дорогую цену. Господин Гюнтер явно едва сводил концы с концами в качестве холостяка; то ли по умыслу, то ли из нужды его женой стала скрипка. Тоскливая жизнь, подумал Вертен. Предан искусству, несомненно. Но вот возвращение домой из возвышенного мира музыки в это наводящее уныние окружение… Вертена вновь изумило то, что чувство прекрасного не было чем-то, что распространяется на все стороны жизни. Иначе сказать, он был потрясен тем, что такой человек, как Гюнтер, который, как считалось, был преисполнен чувством красоты, присущей музыке, мог жить в такой уродливой обстановке. Или же, как большинство обитателей Вены, возможно, господин Гюнтер проводил свободное время в любимом кафе, а не в четырех стенах своей неуютной квартиры.

Размышления Вертена были прерваны фырканьем Гросса:

— Самоубийство… Полнейшая чушь!

Дрекслер встрепенулся при этом.

— Я согласен, что отсутствие предсмертной записки выглядит подозрительным. Но что заставило вас прийти к подобному заключению без осмотра тела?

Вместо ответа на это замечание Гросс просто поставил на пол стул, подвинув его под болтающиеся ноги Гюнтера. Носки ботинок покойника висели на расстоянии пары дюймов над стулом.

— Гром меня разрази, — поразился Дрекслер. — А ну обрежьте веревку. — Он подал знак полицейским, которые заканчивали ранее начатую работу.

Они осторожно уложили тело на пол, и Гросс наклонился, чтобы быстро осмотреть его. Дрекслер, чье ястребиное лицо было испорчено довольно непривлекательным верхним прикусом, уселся на четвереньки рядом с ним.

Теперь инспектор взял на себя ведущую роль, просунув указательный палец под переднюю часть петли. Кожа под ней не была ни поврежденной, ни обезображенной следом от веревки. Дрекслер переместился к затылку покойного, ища на ощупь сломанные позвонки. Он покачал головой.

— Любитель. — Это слово вылетело из уст Гросса подобно плевку, как наивысшее оскорбление, которое он мог себе представить. — Он даже не позаботился о том, чтобы обмануть нас.

Вертен предположил, что Гросс относит эти слова не на счет усопшего, а скорее в адрес неизвестного преступника.

— Возможно, он не имел представления о том, что за расследование возьметесь вы, доктор Гросс, — отреагировал на это Дрекслер с изрядной долей иронии.

— Если бы дали волю вашим полицейским, — отпарировал Гросс с такой же язвительностью, — то это могло бы пройти как самоубийство. Или же он рассчитывал на то, что большое количество самоубийств в Вене прикроет настоящее убийство.

—  Он? — вырвалось у Вертена. Конечно же, он знал, кого имел в виду Гросс. Но ощущение было таковым, что в присутствии мастера-криминалиста его покидала способность к дедукции.

— Найдите мне женщину, у которой хватило бы сил подвесить господина Гюнтера на эту высоту, и я буду счастлив арестовать ее.

— Полагаю, что арест все-таки подпадает под мою компетенцию, — заявил Дрекслер, неожиданно оскорбившись.

— Это я просто для красного словца, — сделал уступку Гросс.

Похоже на то, что это умиротворило Дрекслера, который продолжил свой осмотр.

— Отсутствие следов от веревки на шее также обосновывает очевидное истолкование.

Слова вылетели из уст Вертена раньше, чем он успел прикусить язык:

— Какое истолкование?

При этом комментарии Гросс и Дрекслер обменялись сочувствующими взглядами.

Это было уже слишком. Действуя один, он схватывал все на лету. Однако само присутствие Гросса, казалось, обезоруживало его, лишало его всякой умственной инициативы. Вертен быстро исправил свою промашку:

— Я имел в виду, что принимаю вашу гипотезу, что господин Гюнтер был убит, а затем повешен здесь, дабы придать этому вид самоубийства.

— Браво, Вертен, — изрек Гросс. — Это — именно то, что мы считаем. Хотя я заметил, что ваш язык все-таки реагирует быстрее, нежели ум.

Это замечание вызвало приглушенное хихиканье полицейского Шмидта, которое немедленно прекратилось под строгим взглядом Дрекслера.

Вертену настоятельно требовалось реабилитировать себя. Хотя он и не был силен в судебной медицине, но рискнул:

— Однако вид его лица предполагает смерть от удушения, не так ли?

Гросс, все еще наклонившийся над телом, бросил взгляд на Дрекслера, как бы испрашивая разрешение, и сдвинул петлю, чтобы обнажить следы на обеих сторонах шеи.

— Как вы сказали, Вертен, смерть от удушения. На это указывают кровяные точки на щеках от лопнувших глазных сосудов, а также синюшный с приливом крови вид самого лица. Удушение руками. Вы можете видеть ясные очертания пальцев тут и тут. — Он надавил большим пальцем на небольшой треугольник, образованный соединением ключиц покойника. — И раздавленная гортань, если я не ошибаюсь. После полного вскрытия мы узнаем больше.

Дрекслер встал на ноги, сгибая-разгибая спину.

— Мотив… — произнес он. — Музыкант — вроде бы довольно безвредное существо. Кому понадобилось убивать его?