Реквием в Вене

Если кто-то действительно замыслил убить Малера, Вертену показалось, что он вполне может понять его мотив.

— Если говорить серьезно, то, возможно, я и вызвал чье-то недовольство, но у меня нет ни времени, ни терпения гнаться за всеобщей любовью. Главное — музыка. Все заключается в музыке. Те, кто не понимает этого, могут убираться на все четыре стороны. Но чтобы дело доходило до убийства? Я так не думаю.

— А упавшая декорация? Краска в чашке?

— Случайности. По обе стороны авансцены работают более ста человек. Подобных вещей следует ожидать.

— Естественно. — Вертен изобразил на лице непроницаемую маску адвоката, не выдающую никаких чувств. Внезапно он ощутил себя круглым дураком. Малер определенно был прав. Несчастный случай. Совпадение. Возможно, за смертью этой женщины, Каспар, что-то крылось. Но даже если и так, то это было делом полиции. Барышня Шиндлер явно позволила своему живому воображению зайти слишком далеко.

— В таком случае… — Вертен поднялся на ноги, готовый распрощаться.

— На вашей карточке указано: «Завещания и доверительная собственность». Это действительно так?

Вопрос поставил адвоката в тупик.

— Конечно. Я не имею намерения вводить людей в заблуждение относительно своего занятия.

— Успокойтесь. У меня не было намерения обидеть вас. Но мне требуется кто-то для составления моего нового завещания. Следует внести изменения в свете изменившихся обстоятельств. Когда мы можем начать эту работу?

Малер не деликатничал, ведь дело касалось услуг для него. Он слишком привык командовать, когда доходило до этого.

— Вы желаете воспользоваться моими услугами?

Малер уселся на кушетке, оживший и готовый действовать. Он стащил повязку с горла.

— Господин Вертен, вы должны простить мне мою резкость. Это все следствие того, что изо дня в день я вынужден иметь дело с упрямыми певцами. Да, я желаю нанять вас.

Несмотря на его поведение, в Малере было нечто такое, что нравилось Вертену. Этот человек устраивал свою жизнь по своим собственным законам.

— Вы — еврей, — неожиданно заявил Малер. Это была констатация, а не вопрос.

— Я не уверен, что это имеет отношение к данному вопросу.

— Хотя и крещеный. Ассимилированный. Как я.

— Да.

— И происхождением из Моравии, опять-таки как я.

— Вы все узнали обо мне, — поразился Вертен.

— Разве вы бы поступили по-иному на моем месте? Осмотрительный телефонный звонок другу в высших кругах. Не более того.

— И вы удовлетворены тем, что услышали?

— Иначе моя сестра не впустила бы вас в дом. — Легкая улыбка вновь искривила его губы, обнажив неровные, но очень белые зубы. — Итак, что же вы скажете? Стану ли я вашим новым клиентом?

— Конечно. Для меня это будет честью, господин Малер.

Сестра Малера ожидала его за дверью, чтобы спровадить из квартиры. Так точно рассчитала время или подслушивала?

У входной двери она слегка потрепала его по руке, глаза с прищуром уставились на адвоката. У нее был вид женщины, собирающейся признаться в чем-то.

— Густль нуждается в защите. Независимо от того, осознает он это или нет. Я, во всяком случае, рада, что вы пришли.

Прежде чем Вертен успел спросить, что же она имела в виду, Жюстина Малер вежливо, но настойчиво выставила его.

Глава третья

Вертен и Берта начали врастать в размеренный, но еще не устоявшийся обиход семейной жизни. Их домашний уклад диктовался не представлениями, перенятыми от аристократов — завтрак в столовой, визитные карточки посетителей, аккуратно выложенные на высоком столике у входной двери, на скорую руку полдник из чашки кофе с маковым кексом в четыре тридцать, бесконечные и довольно бессмысленные домашние вечеринки, — и не втискивался в более жесткие рамки ортодоксального домашнего очага с его кошерной кухней и строго соблюдаемыми еврейской пятницей и чтением Торы. Вместо этого Вертен и Берта медленно строили свой собственный ритм и свои собственные ритуалы.

Например, завтрак. Этим утром, священным воскресным утром, когда все конторы и школы были закрыты, они предавались праздности в кабинете, каждый погрузившись в свое любимое занятие — чтение. Супруги обнаружили, что чтение за столом было запрещено в их обеих семьях. Точнее говоря, сейчас они размещались не за столом, а симметрично восседали по концам огромного кожаного дивана, купленного по настоянию Берты.