Реквиемы (Рассказы)

— Надька, мне салями! Колбасы салями, ясно? И огурчиков банку! После вчерашнего… Вчера к свекрови ездили…

Бормотание.

— Купи пастилы и шоколада плитку. Надька! Выгоним!

И затем:

— Надежда, ты чего колбасы не принесла?

— Докторской не было.

— А какая была?

И т.д. Гнать Надьку ни у кого не подымается рука. Гнать как пачкаться, как ронять себя же, как упасть до самого подлого уровня. Не может душа гнать бедного урода, добавлять ему еще страданий.

Однако Надьку не тронь, она и не страдает! Ничем не мучается, принесет опять весь репертуар. Мечту детства, сырку пошехонского, торт шоколадно-вафельный.

Мастерицы поражаются, но голод не тетка, вздувают чайник, все по очереди ходят в подсобку. Надька, как глава племени, мирно сидит на корточках, сощурившись, потом вдруг шасть — и ее нету. В кармане-то деньги! Часть, конечно, отобрали, но ежедневная мзда осталась.

Бабы не задумываются над тем, что такое Надежда, они не жалеют ее, но какая-то совесть в них начинает глухо ворчать при виде черной, как бы спекшейся фигуры, прошедшей чуть ли не адское пламя, хотя какое там пламя! Грязь на ней осела, засалила с ног до головы.

— Надежда, ты чего сегодня не помылась, у нас гигиена!— беззлобно, но с оттенком истерики заводит беседу Светка.— Придет санэпидстанция, смотри! Штрафанут на фиг из-за тебя!

Под этот крик и под глухие возражения Надьки течет время, пока Надька не исчезает совсем.

То есть и раньше она проваливалась куда-то сквозь землю на день-два, но потом опять объявлялась ниоткуда как нечистая сила, ноги иксом, коленки вместе, косолапая, влекомая ветром вроде грязного привидения, в шапчонке блином, лицо более-менее лиловое от мороза.

Но тут ее нет и нет, уже две недели нету, за провизией ходит уборщица Алексевна, все исполняет, хотя и тоже не без ругани и претензий — но куда там ей до изощренного тихого мата Надежды! Куда ей до той недвижной гордыни, до этого естественного презрения к людям! Каждые два дня уборщицу наносит на горькие рассказы о бедственном ее положении, то есть просит накинуть деньжат. Надька о деньгах никогда речей не заводила и ни на что не жаловалась, это была Надька!

Парикмахерши беспокоятся, но не до такой степени, чтобы начать ее разыскивать.

Только вспомянут иногда, а поскольку вспоминать принято хорошее, то и на ум приходит, что Надежда любила детей.

У Светочки иногда проблема куда девать ребенка, девочка в первом классе и на каникулах сидит одна дома у телевизора, это не всегда безопасно, люди стучат в дверь, ребенок может открыть, один раз сама Светочка впопыхах распахнула по звонку дверь утром, ее трое в масках пихнули в ванную, один остался с нею, в руке пистолет, даже поговорили, баба ты классная, как тебя зовут, ага, дальше Светочка плачет, у нее была долгая депрессия после того как их обчистили. Все вынесли, но не в этом дело. Все купили опять. Полгода Светочка принимала какие-то таблетки и ходила как в воду опущенная, потом (вот и результат) стала пить.

Так что Светочка берет ребенка на работу, девочка сидит на пуфике, сама с собой поет, перебирает бигуди, флакончики, любуется на свои покрытые лаком ноготки, отвечает на вопросы Леночки и Наташки — и вот тут Надежда после обеда сидит как пришитая на корточках возле ребенка, не уходит, глазенки ее раскрываются и сверкают как от слез, маленькое, темной кожи лицо идет складками: Надежда улыбается.

— Доца,— непривычно шелестит она,— иди ко мне, доца.

И кривые пальчики ее робко трогают девочку за плечо.

— Оставь ты ребенка в покое,— в какой раз вскрикивает занятая работой Светочка.

Надька обижается, исчезает, потом вдруг снова появляется, приносит ребенку подарок: ленту. Сбегала к метро в универмаг, купила в дамском галантерейном отделе самое светлое, чистое и драгоценное, голубую ленту, кусок длиною в метр, чего у самой у нее в жизни, видимо, никогда не было (мать-алкоголичка, пятеро братьев-сестер, в юности Надька украла в булочной слойку с прилавка, продавщицы поймали, вызвали милицию, Надьку посадили, она давно ошивалась в булочной, ее заприметили).

От ленты возникает (в первый раз) неловкость: Надежда протягивает голубую ленту ребенку, а девочка качает головой, презирая этот дар. «Зачем мне?— вопрошает этот избалованный игрушками ребенок, но тут мать, Светочка, резко велит: возьми, мол. И другие бабы в один голос: возьми, это тебе от души.

Но сколько могла тянуться эта история — имеется в виду история Надьки и парикмахерш, сколько могла продолжаться эта идиллия, год или три? Алкоголички не живут долго, Надька покашливает, ей уже под сорок, она худовато одета, ботинки мальчиковые холодные, да и поистоптались как у Акакия Акакиевича, и добыты были явно старым способом, в урне обувного магазина, там многие оставляют обноски.