Религер. Последний довод

— Что ты о себе возомнил? — голос Иванова резал уши, пробирал до костей. — Как ты смеешь так себя вести? Ты не в игрушки играешь, религер!

Егор лишь отвернулся к окну. Спать хотелось ужасно.

Иванов втянул воздух раздутыми ноздрями, вновь сел в кресле прямо, одернул одежду.

— Я давно наблюдаю за тобой, заметил начинающую гнить душу. Ты все еще не отпустил погибших жену и дочь. Наша вера учит, что смерти нет, что смерть лишь переход на иной уровень бытия. Но ты так сильно погряз в собственном страдании, так упиваешься им, что просто не хочешь их отпускать.

Иванов бросил взгляд в зеркало. Волков смотрел в окно, сжав челюсти и насупившись.

— Трагедия, бесспорно, сильно изменила твою жизнь. Но все есть в плане Отца, в орнаменте его Нитей. Несчастье открыло тебе путь к вере, к Истине. Тебя выделили из иных верующих, наделили Искрой, дали силы и возможность продолжать жить. Но ты, вместо того, чтобы служением возвышать память о близких, предаешься пьянству, распутству и черной тоске. Тем самым оскорбляешь и их, и нашу веру и устои.

Иванов внимательно смотрел на отражение Волкова. Егор молчал.

— Ты совершаешь непростительные ошибки, которые стоят жизни нашим братьям. Я считаю, что в сегодняшней гибели Влада есть немалая доля и твоей вины. Владея информацией, ты не поделился ею ни с кем. Зная, что рамаи уже делали попытки принести человеческую жертву, ты мог бы предупредить Гаврилова, уведомить меня. Но ты не сделал этого. Ты как наркоман, упиваешься этой войной, позабыв обо всем. Словно это последнее, что тебя тревожит. Или единственное, что тревожит вообще.

Егор молчал, сжимая и разжимая кулаки. Слова Иванова сдвинули в голове, из которой еще не до конца вышел хмель, непрочную стену, из-за которой, словно слизни, поползли тяжелые мысли. Захотелось сдохнуть.

— Ты понимаешь, что, если не одумаешься, мне придется объявить о твоем отлучении? Ты осознаешь, что в тебе погасят Искру? Никто никогда не отпустит действующего религера на все четыре стороны.

— Да, тебе бы этого хотелось, — зло процедил Волков.

— Как ты смеешь!

— Вот давай не будем делать вид, что у нас с тобой все было ровно и раньше! — повысил голос Егор. — Я еще помню, как ты голосовал за то, чтобы погасить мою Искру. Тогда, после случая с Калиной.

— То совершил непростительную ошибку, — жестко сказал Иванов. — Мы тогда чудом не потеряли половину территорий. Почти год работы, пять информаторов, сорванные переговоры — все в один миг отправилось в тартарары. Мне нужно было голосовать за твое поощрение? Религер не должен и не может так ошибаться!

— А я и не оправдываюсь. Мне с этим приходится жить. Вот только ты с тех пор начал копать под меня. Копать упорно и целеустремленно. Даже пытался найти моего информатора, лишь бы подобраться поближе. Думаешь, я не в курсе, что на меня уже целое досье собрано?

Иванов стойко выдержал тираду. Ответил почти примирительно.

— Я так работаю, Егор. Я делаю выводы из ошибок и стараюсь обезопаситься впредь. Только в кино снаряд дважды не падает в одну воронку. В жизни как раз наоборот и ты знаешь об этом. Обжигаются те, кто играет с огнем. Тонут те, кто лезет в воду. Те, кто предал раз, предадут и второй. И если тобой однажды уже воспользовался враг, то я должен знать, когда он попытается сделать это вновь.

Волков промолчал, пряча взгляд под сдвинутыми бровями.

После короткой паузы голос Иванова сделался мягче, стал почти отеческим.

— Я не враг тебе, Егор, я действительно хочу понять, что с тобой происходит. Меня беспокоит твое состояние и образ жизни. Ты — хороший человек, умелый воин. Но я уже не знаю, как достучаться до тебя. Я каждый день молюсь о спасении твоей души, чтобы вера укрепила твой дух и дала сил бороться с тем червем, что грызет изнутри. Но прежде ты сам должен помочь себе. Пока этого не произойдет, пока я не увижу изменений в положительную сторону, я не могу позволить тебе представлять интересы нашей веры. Я снимаю тебя с работы в поле. Завтра придешь за новым назначением. Мера временная, но я не имею права рисковать.

Иванов хлопнул ладонью по ободу руля, давая понять, что его решение окончательно.

Егор склонил голову, пятерней пригладил волосы. Задумчиво пожевал губы, обдумывая услышанное. Наконец, решительно взялся за ручку двери, потянул. Дверь с легким щелчком раскрылась.

Иванов даже не повернулся.

Выставив одну ногу наружу и почти выйдя из машины, Волков вдруг остановился и мрачно произнес в сторону:

— Просто был ближе всех.

— Что? — переспросил Николай.

— Когда погибли жена и дочь, храм мистириан оказался просто ближе всех. Просто по пути. Всего лишь.

Он не стал дожидаться реплики Иванова, вылез из салона, поднял воротник и пошел в темноту, вниз по улице. Прочь от пыхтящих машин, от шумных людей, от разоренного дома рамаи.