Религия бешеных

Хотя изначальных людей-художников в партии уже давно заменили на людей-винтиков. «У нас не принято отказываться…» — в упор косились на такую несознательную меня. Вышедшие в тираж «старики» злобно развивали по углам теорию про одержимых и невменяемых, наполняющих теперь ряды партии. Человек, которому я верю, как-то обмолвился, что в партию приходят люди и говорят: пошлите меня на дело, за которое меня посадят… Кто-нибудь еще хочет спросить, почему я не вступаю в НБП?.. «Что они здесь ищут? — ужасался он уже руководящему звену. — Мразь — она же хитрая. Для чего им партия? Лимонов — тот, может быть, отхватит себе местечко в комитете «Выборы-2008». А эти-то что себе урвут?..»

Четверых «смертников» все же нашли. Три парня и девочка. Все не москвичи… Первого мая голодающие окопались в Бункере. Мне на это было плевать. Я в тот момент уже ничего не видела вокруг…

Слишком дорогой мне человек, конечно, из партии, с которым так тяжело расстались полгода назад… Его в апреле в Москве сбила машина. Я в ужасе примчалась к нему в больницу — и так там и осталась. Он стал еще неизмеримо дороже… Его мучения выматывали душу. Но в настоящее отчаяние вгоняло то, что я знала: он выходит из больницы — и мы опять расстаемся. И после этой катастрофы я себя уже не соберу. Мне необходимо переломать свои бессмысленные чувства — и успеть уйти первой.

И я, кажется, знаю, как выжечь память о нем. Знаю, куда можно уйти, устроить себе добровольное заключение. Соскочить…

Голодовка, похоже, была изначально обречена. Об этом полушепотом поведал мне один из видных НБ-деятелей, куратор акции, бывший патологоанатом Анатолий. Руководство партии не обеспечило акции необходимый общественный резонанс, не забрасывало высокие инстанции яростными ультиматумами. У руководства вообще был медовый месяц с актрисой из «КГБ в смокинге». КПД от медленного самосожжения ребят равнялся нулю…

Как погреться на пожаре

Но я вдруг поняла, как можно погреться на этом пожаре. Заключенным этим не поможешь. Но можно помочь себе…

Я выдвину свой ультиматум. Одному-единственному человеку. Да, ему… Я упаду на эту чертову голодовку — и только он один сможет меня остановить. Обездвиженному калеке без сиделки плохо. Буду нужна — позовет. А нет…

А если нет, то очень скоро мне станет вообще не до него. И невыносимая память о нем растает в мутном тяжелом мареве полуобморока. Господи, неужели возможно такое счастье? Все, решено…

А уж как здоровье поправлю. Голод — единственное, что дает мне ощущение полета. Первый раз, что ли?

И еще. Господа большевики почему-то решили, что могут так запросто потребовать от меня на блюде мою жизнь. Хорошо, они получат идеально упакованный… кукиш. Мне-то они сделают рекламу. А что мне остается, мне же надо хоть в чем-то поучаствовать, чтобы было о чем написать… Это будет восхитительно грязная самореклама. И я честно заработаю свое право писать про них «гадости»: «Я тут за вас, помнится, жизнью рисковала…»

Формула любви

А еще… Можешь — значит, должен.

…Я не собиралась участвовать в первомайской демонстрации в Москве. Просто подошла посмотреть на построение колонны. Мне было по пути. Я бежала в больницу. Только там и надо проводить Светлое Христово Воскресение — два праздника вот так нехорошо совпали в 2005 году. Даже храм отступает. Здесь ты можешь обратиться к Нему напрямую, дотронуться до руки, подать воды. «Я был болен, и вы посетили Меня… Так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне». Мой «Бог» очень осязаемо материализовался тогда в безумца с переломанной ногой, первую неделю после аварии проведшего в диком бреду. Мое место было рядом с ним…

Тугая колонна полыхнула десятками флагов, начали раздавать портреты полсотни политзэков, чтобы пронести по городу это буквальное олицетворение своей политической борьбы. И когда самый первый портрет поплыл над головами… мое сердце рухнуло на камни. Мой приятель Юрий Викторович из Нижнего Новгорода спокойно и просто смотрел на меня сверху с портрета, вдребезги ломая своим немыслимым появлением здесь матрицу моего недавнего равнодушия. Откуда он здесь?! Один только раз после декабрьского захвата приемной у меня кольнуло сердце — и я кинулась штудировать списки заключенных. Нет, друзей в нем вроде бы не было. И вдруг — Юра. Боже мой… Столько времени общаться с человеком — и не знать его фамилии! Потом глянула в списки еще раз. Методом исключения получился «Юрий Викторович С…». Вот и познакомились…