Религия и наука

Мне кажется, что наша жизнь, как общественная, так и частная, ушла от церкви. Напрасно церковь на то не обращала и не обращает внимания. Остановить поступательное движение церковь не могла, игнорировать его не должна, быть к нему равнодушною не может. Она должна сознавать условия и пределы возможного при истине и искренности верований. Меняются времена, обстоятельства, взгляды и нравы; но церковь призвана стоять над всеми переменами, на одинаково высоком и незыблемом уровне. Так ли у нас? Мы уклонились от влияния церкви. Церковная жизнь нам вообще стала чуждою. Церковный год для большинства из нас не церковное, а календарное понятие. Между тем он по своей основной идее должен быть непрерывным напоминанием и постоянною проповедью. Мы живем собственно не в церкви, а рядом с церковью, в почтительном с нею общении, но в общении, не препятствующем обособляться по нашему изволению. Reservatio mentalis наш частый спутник. Мы отводим церкви из нашей жизни только известную, разными соображениями определяемую долю. Если мы веруем, то веруем, так сказать, огулом, в главных чертах, а не по уставу, и об этом несогласии с уставом и с предположениями пастырей паства умалчивает. Быть может, только при говений, по обычаю, великим постом, приносится какое-то общее, даже не всегда вполне искренное, торопливо и неясно высказываемое и торопливо принимаемое исповедное покаяние. Одни ли мы, миряне, ответчики за это фактическое противоречие? Не стоят ли сами пастыри только у алтаря, а среди церкви пасомых? Нет взаимной опоры. Нет того участия духовенства в жизни страны, которым свидетельствуется единящая жизнь самой церкви.

Положение нашего духовенства нам всем известно. Даже высшие духовные чины на деле разлучены с миром, который как будто откупается от них внешними знаками почитания. Он одною рукой берет пастырскую руку для почтительного поцелуя, а другою рукой едва ли не отклоняет от себя самого пастыря. То же отчуждение мира от клира проявляется, в менее вкрадчивых или скраденных формах, и в отношениях мирян к приходскому духовенству. Высшие и нижние слои населения соприкасаются с ним почти исключительно при совершении треб. Средние имеют некоторое общественное, большею частью, так сказать, затрапезное общение, но не имеют общения мысли и духа.

Многое могло бы стать иначе. В религиозных задатках у нас несомненное изобилие. Не достает только связующей и пособляющей силы. Народ чрезвычайно чуток к духовному слову. Он всегда охотно прислушивается, и даже в сектаторских движениях проявляется его чуткость. Нашей православной церкви предстоит великая будущность. Многознаменательно на наших литургиях оставление дискоса и потира под покровом до провозглашения исповедания веры. В Риме, на пасхе, папа считает себя призванным благословлять город и мир. Мне сдается, что придет день, когда наша церковь обратится к миру с возгласом: возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы.

Есть две проповеди: проповедь, принимающая во внимание условия времени и настроение слушателей, – и проповедь, не принимающая их в соображение. Нежелательно, для проповеди, дать слушателю повод воображать, что он понимает проповедника, но проповедник его не понимает.

Несколько лет тому назад один известный ученый спросил меня: думаю ли я, что в наше время Василий Великий и Иоанн Златоуст сказали бы то, что ими в свое время было сказано? Я ответил: да, так думаю; но только убежден, что они не ограничились бы тогда сказанным, а прибавили бы то, что соответствовало бы условиям и нуждам нашего времени.

XIII