Религия и нравы русских

(Рассказал граф Федор Головкин, остряк, бедолага и плут, 9/21 декабря 1806 г.)

XXXVI

Из своих владений в Ливонии князь Платон Зубов пишет императору о том, что закупка зерна для войска, готовящегося начать кампанию, идет по очень высокой цене: платят по двадцать два рубля за меру, а он, мол, готов поставлять его по двадцать рублей. Император рассказывает об этом генерал-интенданту князю Волконскому, который пишет князю Зубову и создает для него множество проблем в том, что касается перевода, денег и т. д., вероятно, потому, что имеет на этот счет свои взгляды, не совпадающие со взглядами князя Зубова. От последнего ни слуху ни духу. Через несколько дней князь Волконский встречает брата Зубова и говорит ему:

— Я писал Вашему брату, но не знаю, почему он мне не отвечает.

— Мне думается, — отвечает собеседник, — что ответа Вы не получите?

— Почему же?

— Потому что мой брат писал императору. Принимать или отвергать это предложение — его дело, и я сильно сомневаюсь, что брат захочет вступать в переписку по этому вопросу с кем-либо другим.

Тем временем князь Платон Зубов, стремясь достичь договоренности на поставки зерна и помышляя хорошо поживиться на этом деле, посылает в Петербург трех польских евреев, наделенных огромными поручительствами. Договоренность была достигнута, но потом два еврея переводят свои бумаги на еврейский и затевают какую-то ссору, не поставив в известность третьего. Он жалуется генерал-губернатору Вязмитинову, показывая ему бумагу, которую все трое получили от господина Степанова, служащего в канцелярии графа Льевена. В бумаге содержались подробности относительно того, где будет храниться зерно. Будучи военным посланником только на словах, в отличие от графа Льевена, который был таковым на деле, Вязмитинов не терпел Льевена и потому поспешил доложить о неверности человека, который служил в канцелярии его соперника. Степанова арестовали, затем начали разыскивать двух евреев, которых арестовали в Риге и препроводили в Петербург. Степанова приговорили к смертной казни, но император решил смягчить наказание, заменив его разжалованием и поселением. 23 ноября (5 декабря) мы видели, как этот несчастный шел по городу в сопровождении двух военных нарядов к месту исполнения приговора, где палач сломал шпагу над его головой. Все говорили: «Завтра исполнят приговор над евреями, эти мерзавцы, конечно же, не заслуживают никакого снисхождения». Однако об этом «завтра» говорили постоянно, и тем не менее этот день так и не наступил. О евреях просто позабыли, как вообще забывают обо всем, но, продолжая расспрашивать об этом у всех и каждого, я узнал все, что только что изложил. Мне также сказали, что бумага, передача которой была представлена как большое преступление, вообще ничего собой не представляла. Степанов, нисколько не смущаясь, сказал, что он ее передал и сделал это по приказу.

Стараясь не поднимать шума, евреев отпустили, потому что не знали, что с ними делать. Когда-нибудь Степанов получит пансион и должность в другой губернии.

(Камергер Лаваль у герцога де Серра-Каприола, 5/17 января 1807 г.)

XXXVII

Один русский договаривается со знакомым чиновником о том, что за пятнадцать тысяч рублей тот достанет для него место. Все так и получается, но потом первый пишет своему благодетелю, что, к величайшей досаде, таких денег у него нет и что он просит благосклонно принять от него пять тысяч, которые он и посылает. Взбешенный благодетель показывает это письмо своему начальству и говорит, что его отправитель хотел всякими правдами и неправдами заполучить место. После этого нового служащего, уже успевшего вступить в должность, лишают его звания, а разоблачителя награждают крестом св. Владимира за безукоризненную честность.

(Рассказано камергером Гурьевым 5/17 января 1807 г.)

XXXVIII

Старый граф Строганов недавно приобрел столовое серебро у одного петербургского торговца. Заплатив ему, он сказал:

— А теперь, мой друг, когда я тебе уже заплатил, скажи-ка мне, насколько ты меня обманул? Скажи по совести.

Торговец замялся.

— Я вижу, братец, что ты здорово меня надул. А почему бы тебе не остаться честным и не удовольствоваться разумной ценой?

— Так что тут поделаешь, господин граф, — ответил купец. — Я ведь русский.

(Рассказано самим графом 5/17 января 1807 г. «Я хотел, — добавил граф, — побить его палкой за столь непочтительный отзыв о нашем народе».

Тем не менее он это рассказал, и все слушавшие смеялись.)

XXXIX

Прогуливаясь по Невскому проспекту, господин де Торси, француз, встречает господина де Растиньяка, гвардейского офицера, служащего в Аничковом дворце. Растиньяк приглашает соотечественника к себе в офицерскую комнату. Де Торси входит и видит какого-то господина, который вальяжно курит трубку.

— Что это за человек? — спрашивает де Торси.

— Это наш постоялец, который находится в нашей власти уже четыре с половиной года.

— Как так?