Реликт 0,999

— Почему вы смотрите на нас, как на врагов?! — уже который час бился с забетонированным в своём упрямстве эскулапом Рахматов. — Неужели не понимаете, ФАГ — наша общая беда! Мы не озвучиваем это, чтобы не провоцировать всеобщую истерию, но, угодно вам знать, если Земля погибнет, не исключено, что вместе с ней погибнут и «челноки»! Они связаны с гравитационным полем Земли, а, следовательно… Понимаете ли вы, что это значит? Наверняка у вас есть близкие на одной из сопредельных планет. Подумайте хотя бы о них!

— Все мои близкие на Земле, — неожиданно откликнулся Бердин, садясь на кровати, с которой не вставал вот уж двое суток.

— Вы говорите о своих пациентах?

Доктор не ответил. Встал и подошёл к иллюминатору. За толстым, сверхпрочным сплавом, внешне напоминающим стекло, застыла тьма.

— Как странно, кажется, мы зависли на одном месте, — пробормотал он.

— Скорость нашего корабля во много раз превышает скорость света, — пояснил Рахматов и смутился. Именитый доктор не мог не знать этого. Он думал о чём-то своём.

— Удивительно.

— Что вас так удивляет? — Рушан улыбнулся. — Не одну сотню лет люди путешествуют в пределах Солнечной системы, а сейчас и вне её.

— Удивительно, что человек нашёл способ не распадаться на атомы при сверхскоростях, а раковые заболевания до сих пор на Земле лечит препаратами пятисотлетней давности.

— Неужели?

Бердин повернулся к Рушану.

— Да, представьте. Об этом свидетельствует история медицины, где я постоянно натыкаюсь на очень и очень знакомые мне названия препаратов, исследований, инструментария.

— Вероятно, это связано с тем, что ещё тогда были найдены оптимальные варианты лечения, — предположил Рахматов.

Доктор горько усмехнулся.

— Вы ошибаетесь. Ещё в начале XXI-го века каждая шестая женщина и каждый пятый мужчина в течение жизни сталкивались с онкодиагнозом. И выживаемость колебалась в районе двадцати шести процентов. Таковы истинные цифры, а не те, что давали официальные источники. Об эпидемии говорить было не принято. Слишком больших средств требовало изучение и решение проблемы. К середине того же века число больных удвоилось. Но и тогда не забили в колокола. Находились более доходные области финансовых вложений. Политики призывали сохранять и увеличивать популяцию за счёт рождаемости, а не продолжительности жизни. Только, дорогой мой Рушан Галлибулаевич, чтобы прогресс продвигался вперёд, необходим опыт, стоящий за плечами каждого из нас. Опыт профессиональный и человеческий. Цивилизация стала топтаться на месте, и только появление нагуалей подвигло взяться за научные исследования. Но…

— Что НО? — не выдержал Рахматов. Версия доктора казалась ему возмутительной. — Разве не научились мы преодолевать пространство и время, тормозить рост иных реальностей в теле Земли, строить новые планеты?

— Научились, — согласился доктор. — Но не кажется ли вам, что направленность всех наших достижений несколько однобока? Понимаю, борьба с ФАГом одна из основных проблем сегодня. Но также понимаю, что невозможно спасти человечество, не спасая человека. Не это ли хочет сказать нам Универсум? Сколько столетий назад он посылал сигналы в виде той же онкологии. Мы отказывались замечать их. Не замечаем и сейчас. Не потому ли нас уничтожают, что разум, ради которого Homo sapiens создавался, перестал быть главным ориентиром? Мы не слышим своего Родителя — макрокосм. Непослушное дитя способно причинить вред не только себе, но и окружающим. Но Вселенная лишена родительской сентиментальности, она не поставит нас в угол. Не отшлёпает. Она попросту избавится от своего творения, если творение несёт угрозу.

— То есть, вы полагаете, что онкологические заболевания были знаком?

Доктор прошёл к транслятору, набрал код. Рахматов успел прочитать мелькнувшее над трансляционным полем «Руслана Гольм».

— Я захватил истории болезней, чтобы поработать с ними. Уверен, очень скоро вы убедитесь, что я совершенно бесполезен вам и вы вернёте меня туда, где я должен быть. — объяснил Бердин. — Однако посмотрите сюда. — В воздухе проявилась модель человеческого мозга. На фоне полусферы черепной коробки распускалось дерево с тонкими, изломанными ветвями. Кое-где ветви бугрились внушительными наплывами. — Это ПЭТ Русланы — позитронно-эмиссионная томография. Одна из тех самых методик диагностики, которым сравнялось вот уж пятьсот лет. — Рахматов с неохотой подошёл к транслятору. Наглядные изображения чужих страданий мнительного Рушана нервировали. — А вот это… — доктор вызвал из голографических недр ещё один снимок — это я нашёл во Всемирной Информационной Сети после нашего с вами разговора. — Над транслятором подрагивал один из тех сканов, какие в изобилии делались со спутников и были Рушану хорошо известны — чуть сплюснутый Земной шар, с разросшимся в нём кустарником ярко-алого цвета. Как и на первой модели, ветки пузырились наростами, сплетались, порождая новые и новые побеги.

— Позитронное сканирование Земли, — определил Рахматов. — Красным обозначены нагуали.