Реликвии тамплиеров

Я смотрел на этот маленький и убогий городок и поражался упорству и настойчивости людей, живущих в этих северных землях. Фареры по сравнению со здешними местами были сущим краем млека и меда; даже голые скалы Исландии казались почти красивыми и удобными для житья. Здесь было холодно, жутко холодно, и все говорило о запустении и смерти. Ветер, что свистел в снастях, прилетал, я в этом не сомневался, из каких-то диких мест, где водились только духи льда и снега. В длинных и низких домах светились тусклые огоньки, вокруг стояла полная тишина, если не считать свиста ветра и плеска волн. Никого не было видно, даже собак. Вот уж действительно край света!

На следующее утро, когда я проснулся, шел дождь. Вода лилась с неба мощными струями, бившими по палубе так сильно, что над ней по колено стоял туман. Вода бурлила в шпигатах. В Хёбне я, по совету Снорри, купил себе плащ из парусины, пропитанной ворванью, чтобы обеспечить водонепроницаемость. И теперь из-под капюшона, на который капли дождя падали, как масло на раскаленную сковородку, грустно смотрел на воду, стекавшую с крыш домиков Гардара. Улицы городка были пусты, а окна плотно закрыты, так что город казался покинутым. Но потом я заметил чью-то фигуру, метнувшуюся из одного дома в другой. Какая-то жизнь здесь все-таки теплилась.

К счастью, около полудня дождь прекратился, и мы отправились на берег посмотреть, что нам может предложить Гренландия. Если она вообще хоть что-то может предложить. Как вскоре выяснилось, предложить она могла очень немногое. Больше половины команды бывали здесь и раньше, во время последнего похода «Кормарана» в северные моря, и все они лишь качали головами и печально цокали языками, глядя на перемены, случившиеся за прошедшие четыре года. От Хорста я узнал, как Гардар появился на свет, хотя счел эту историю совершенно неправдоподобной. Городок представлял собой скопление обычных у викингов длинных домов с двускатными крышами, на которых верхние концы скрещиваются у конька и торчат в стороны грубо вырезанными драконьими головами. Над домами возвышался колоссальный каменный амбар, оказавшийся местным кафедральным собором, а над ним вздымалась высокая, но нелепая колокольня. Я невольно нахлобучил на голову капюшон своего плаща, хотя и знал, что это очень отдаленная страна, в сущности, самая отдаленная в мире, но все равно страшно было вновь попасть в общество клириков. И только когда тощий и костлявый дьякон прошел мимо нас, улыбнувшись затравленно и отрешенно, я осознал, что для него я всего лишь еще один чужак, иностранец. Интересно, что натворил местный епископ, чтобы получить такую епархию?

Кто-то вспомнил, что тут есть бордель, но так и не смог его найти. В городе имелась парочка таверн, и мы завалились в первую же попавшуюся. В ней было темно, пахло дымом и мокрой соломой, но пиво оказалось вполне приемлемое. Хозяин таверны, дородный рыжебородый мужик, узнал Снорри и некоторых других и принял нас довольно радушно. Его жена, тощая стерва со светлыми волосами и красным носом, смотрела очень подозрительно, щуря свои покрасневшие от вечного дыма глазки, пока разливала по деревянным чашкам нечто вроде супа из баранины. Члены команды, в свою очередь, пялились на нее с плохо скрываемым вожделением, отчего ее муж наливался злобой. Это напомнило мне стаю собак, старающихся цапнуть друг друга за хвост. И я пил пиво, чувствуя себя никому не нужным, но не особенно об этом сожалея. Вытянув несколько кружек, я выбрался наружу помочиться.

Холодный, влажный ветер был лучше спертого и душного воздуха в таверне, и, решив пока не возвращаться к своим друзьям, я побрел в сторону собора. Это был первый Божий дом, встретившийся мне после того, как я бежал с кладбища в Дартмуте. Перед собором раскинулось довольно широкое пространство, поросшее травой, и с дальнего расстояния мне показалось, что там пасутся овцы. Однако, приблизившись, я убедился, что это вовсе не овцы, а кости — огромные белые черепа с клыками размером с мои ноги, чьи пустые глазницы печально смотрели, как я прохожу мимо. А дверь в собор охраняли останки еще более жутких созданий, и я бы, несомненно, упал в обморок от изумления, если бы кто-то из команды уже не рассказал мне о нарвалах — странных рыбах, живущих в глубинах океана, у которых изо лба торчит витой рог, как у единорога. Они высились по обе стороны дорожки, вызывая чувство нереальности, особенно неприятное в подобном окружении. Я помялся возле возносящейся ввысь входной двери из выбеленного временем дерева. В последний раз, когда я был внутри кафедрального собора… Вероятно, пытаясь вытравить из памяти образ дьякона Жана с выпученными от боли и ужаса глазами, я повернул большую железную ручку и вошел внутрь.