— Пожрать, — быстро закончил за нее я. — Лично я здорово проголодался. Я там слушал болтовню одного психа про собор, выстроенный из колбасы, «сладкого мяса» и тому подобного. И сейчас вспомнил, какой дикий аппетит он у меня разбудил.
— A-а, этот пьяница. Очень вовремя он там появился. Спас тебя от опийного мака, мой милый.
— Ты что, и меня собиралась травануть?
— А почему бы и нет? Терять мне совершенно нечего. Я все равно должна была умереть — как мужчина.
Так мы и шли, ведомые своими носами, пока не наткнулись на улицу, сплошь утыканную харчевнями и тавернами. Здесь толпилось еще больше народу, все толкались и пихались, пробираясь в нужную сторону. Там и сям сидели группы вооруженных людей, пожирающих мясо и хлеб. Мы остановились перед открытой с фасада харчевней, увидев барана и свинью, крутящихся на вертелах над огнем, клубами распространяя вокруг ароматный дымок, насыщенный запахами перца, тимьяна и укропа. Связанные для жарки тушки голубей целыми гроздьями висели и медленно румянились над углями, с них капал жир, шипя и взрываясь в пламени. Народу внутри было битком, но я не мог устоять перед жареной свининой с укропом, да и Анна согласилась с этим выбором, кивнув с видом оголодавшего волка.
Мы протиснулись внутрь, кое-как примостили свои задницы на плотно забитую посетителями лавку перед длинным столом и навалились на еду, пока я не почувствовал, что вот-вот лопну. Свинина была горячая, вкусная и ароматная, наши щеки залоснились от жира. Запивали мы ее огромными глотками прохладного и терпкого красного вина. Соседи по столу не обращали на нас никакого внимания. Это были в основном солдаты, принявшие нас, должно быть, за парочку молодых дворян, решивших провести веселую ночку среди простого народа. Анна, вынужден признать, выглядела великолепно. Ее плащ был отделан золотым галуном в виде переплетающихся ветвей отягощенной виноградом лозы. Котта доходила до колен, как обычно у солдат, но была сшита из тончайшей ткани, какую я когда-либо видел. На изумрудно-зеленом фоне красовались гибкие звери цвета яркого пламени, а между ними отсвечивали желтым чудные цветы. Ткань котты поблескивала, будто излучая собственный свет, — иноземная, почти что варварская или языческая, и я заметил, что мужчина, сидевший рядом с Анной, отодвинулся от нее, словно это странное одеяние его пугало. Из-под котты виднелись узкие белые штаны и зеленые чулки из поблескивающей шерсти, перехваченные под коленями темно-розовыми подвязками, расшитыми золотом. На ногах у нее были остроносые туфли из темно-красной кожи. Волосы она убрала под зеленую шапочку из льняного полотна, а на нее натянула зеленую же фетровую шляпу с завернутыми вверх полями.
— Откуда ты взяла все это барахло? — спросил я, любуясь, как она расправляется с едой, запихивая в рот свинину и хлеб и умудряясь ничего не уронить себе на платье — мои собственные одежки были в более плачевном состоянии, все запятнанные жиром.
— На «Кормаране» хватит одежды, чтобы нарядить весь двор короля Сицилии, — ответила она. — Господь один ведает, откуда все это взялось; полагаю, де Монтальяк торгует и одеждой. Шелк — сирийский; редкая вещь для вас, благородные франки, но не для меня. Я все время рылась в этих тряпках на борту, с самого отплытия из Исландии. Там полно всяких странных нарядов: сарацинских, мавританских, романских… Некоторые шелковые ткани так богато отделаны, так волшебно смотрятся, что даже я не смела к ним прикоснуться.
Когда нам стало уже не под силу запихнуть в себя ни единого тающего во рту нежнейшего кусочка, мы допили вино из своих бокалов, бросили на стол несколько монет для хозяина заведения и выбрались обратно на запруженную народом улицу.
Я набил брюхо до отказа; таким сытым я не был уже несколько месяцев. К тому же немного пьяным, меня даже чуть поташнивало, в голове стоял веселый гул, а кровь просто бурлила в жилах. Но дышалось тяжело. Я обернулся к Анне, и она встретила мой взгляд уверенным блеском своих глаз. Я почувствовал, что покраснел до корней волос, а над верхней губой выступил пот. Я отер его. Анна лениво облизала губы, блестевшие от сала.
— Надо найти ночлег, — сказала она.