После чего Нил изложил подробный план, над которым еще предстояло поработать. Поворотной точкой явилось то, что он поставил под сомнение свое первоначальное предположение, будто Ллойд Кайзер отправился в Мехико в паломничество. Сперва три бурных дня в Чикаго казались достаточным основанием для покаяния. Угрызения совести, после чего прямиком в храм Мадонны, чтобы повиниться перед Всевышним.
Трэгер начинал терять терпение.
— Так с кем же Кайзер провел время в Чикаго?
— Предыдущая интерпретация: юношеская любовь, воссоединение после стольких лет, они бросаются друг другу в объятия и спешат наверстать упущенное время.
— Какую книгу вы пишете?
— Бестселлер. Мне казалось, я разрабатывал побочную линию, и вдруг это вывело меня прямо к основному сюжету.
— В каждом сюжете есть смежная тема.
Общие слова, не более того. Вам известно, что Кайзер был писателем?
За последние несколько дней Нил просмотрел все работы Кайзера. Это явилось для него откровением.
— Что сталось с книгами для подростков, Трэгер? Мы с вами думаем, что они читают современные версии «Острова сокровищ» и «Гекльбери Финна». Ни за что на свете! Весь жанр превратился в либеральную пропаганду, коверкающую и уродующую юные головы. Ревизионизм. Однако в отношении Кайзера это неверно; его коньком было переписывать историю для подростков. Даже нельзя сказать, что у него получалось.
— Ну, вы же сами говорили, что это лишь побочная линия.
— Подождите, это еще не все. — Нил положил было руку Трэгеру на плечо, затем спохватился и отдернул ее.
Трэгер достал сигарету, и Нил с готовностью щелкнул зажигалкой:
— Не хотите угоститься?
— Хочу.
Установить дружеские отношения — вот что было нужно. Реакция Трэгера оказалась не совсем такой, как ожидал Нил. Но вот настал черед нанести завершающий удар. Нил постарался представить все как малозначащий пустяк. После того, что случилось в Чикаго, Кайзер отправился в Мехико. («К этому я еще вернусь».) Так что же делает его возлюбленная? Прилетает сюда и предлагает свою помощь Джейсону Фелпсу.
— Джейсону Фелпсу, Трэгер! Великому разрушителю мифов, в первую очередь о явлениях Богородицы.
Нил выжидательно умолк.
— Ого, — язвительно пробормотал Трэгер.
Так зачем же Кайзер отправился в Мехико, если он не был кающимся паломником? Он знал о том, что должно произойти! Собирался принять участие в «святом ограблении».
— Нил, его там убили.
— Разумеется, убили. Он слишком много знал.
Нил откинулся назад, всматриваясь в лицо Трэгера в поисках хоть какой-то искорки сочувствия.
— Нил, вам мерещится то, чего нет.
— Трэгер, наведите справки о Кайзере. Наведите справки о Катерине Долан.
— Вы хотите, чтобы я написал за вас вашу книгу, да?
— Вам это не нравится?
— Сюжет чертовски занимательный. А вам никогда не приходила мысль написать роман?
Нил позвонил Лулу, чтобы сообщить ей последние новости. Вкратце передав разговор с Трэгером, он в заключение сказал, что разбередил его любопытство.
— И что теперь?
— Мяч на его половине.
Естественно, Нил Адмирари имел в виду совсем другое. Сложная теория не стала более правдоподобной, после того как он высказал ее вслух. Если из этого ничего не выйдет, можно будет воспользоваться советом Трэгера и написать роман.
V
«Дорогая, я антрополог»
Джейсон Фелпс чувствовал себя ветхозаветным патриархом, видя Катерину у себя дома. И в постели, что явилось в некотором роде неожиданностью, но Катерина, похоже, находила в его внимании патриархальное благословение. Конечно, она не знала Священного Писания. Книжные магазины были заставлены библиями: новые переводы, новые красивые обложки, выделенные абзацы, примечания, ссылки, словоуказатели. Вульгата[62]
, греческие септуагинты[63], Библия на иврите — сейчас можно было достать все, что угодно. В Интернете изобилие интерактивных библий. По EWTN постоянно показывали мать Ангелику с большой Библией, которую она держала перед собой, словно проповедник. Грамотность в библейских вопросах должна была быть высока как никогда, однако сама книга оставалась закрытой для большинства нынешних американцев. И Катерина была ничуть не лучше и не хуже остальных. И дело не в том, что она выросла в католической вере и осталась равнодушна к Священному Писанию. Она была ученым. Микробиологом. А у кого кругозор может быть уже, чем у ученого? У кого на глазах шоры? Когда Джейсон как-то сказал Катерине, что у теории эволюции историческая основа меньше, чем у Книги Бытия, та восприняла это как шутку. Большую часть своей взрослой жизни Катерина принимала в качестве своей веры глупый редукционизм, служивший объяснением в так называемых точных науках — подобное определение было призвано обособить их от таких вещей, как антропология. Если Катерина действительно переживала кризис веры, речь шла о чем-то необычном. Она вовсе не хотела изгнать из сознания убеждение в том, что наука рано или поздно все объяснит; ее тянуло вернуться к юношеской набожности.— Наука ничего не объясняет, Катерина, она лишь оправдывается.
— На самом деле ты сам в это не веришь.
— Почему?
— Потому что ты ученый.