Ремарк. Незвестные факты

В 1953 году Эрих Мария Ремарк в одной из откровенных бесед с Марлен рассказывает ей о собственном намерении жениться на Полетт Годдар, а когда та пытается его переубедить, он предлагает руку и сердце самой Марлен в очередной раз. Она отказывается, и Ремарк всё же женится на Полетт. Истинные причины этого брака остаются неизвестны. Была ли это месть Марлен, желание уязвить её или увлечение, останется для нас загадкой.

Несмотря на все трудности и проблемы этих отношений, роман Ремарка и Дитрих стал одной из самых известных историй любви XX века.

Письма к Марлен

Письма, которые писал влюбленный Ремарк своей Дитрих, впоследствии разобрали на цитаты. Они проникнуты любовью, нежностью и желанием никогда не разлучаться. Письма Марлен Дитрих, за исключением немногих, не дошли до нас, а письма Ремарка остались. Из них сложился еще один роман Ремарка. Ниже представлены избранные цитаты из легендарных писем.

«Знакомо ли тебе чувство, когда просто стыдно перед самим собой за то, что принимал всерьез человека, который был не более, чем красивой пустышкой, и что ты не можешь заставить себя сказать ему об этом, а предпочитаешь по прежнему любезничать с ним, хотя тебя уже тошнит от всего этого!»

«Но что же мне делать в этом городе – он уставился на меня, стоглазый, он улыбается и машет рукой, и кивает: «А ты помнишь?» – или: «Разве это было не с тобой?» – он воздевает передо мной ладони и отталкивает руками, и нашептывает тысячи слов, и весь вздрагивает и исполнен любви, и он уже не тот, что плачет и обжигает, и глаза мои горят, и руки мои пусты…»

«Я думаю, нас подарили друг другу, и в самое подходящее время. Мы до боли заждались друг друга. У нас было слишком много прошлого и никакого будущего».

«Не могу себе представить, что когда-нибудь полюблю другого человека. Я имею в виду – не так, как тебя, я имею в виду – пусть даже маленькой любовью. Я исчерпал себя. И не только любовь, но и все то, что живет и дрожит за моими глазами».

«Ах, что мне известно о твоих коленях, о твоих приподнятых плечах? И что – о твоих запястьях и о твоей коже, отливающей в матовую белизну? Какая прорва времени потребуется мне, чтобы узнать все это! Что толку пользоваться теми мерами, к которым мы привыкли прибегать, и говорить о годах, днях, месяцах или неделях! Мне понадобится столько времени, что волосы мои поседеют, а в глазах моих потемнеет, – иного промежутка я и не знаю. Разве я видел тебя всю в залитом дождем лесу, при разразившейся грозе, в холодном свете извергающихся молний, в красных всполохах зарниц за горами, разве знакома ты мне по светлым сумеркам в снегопад, разве мне известно, как в твоих глазах отражается луг или белое полотно дороги, уносящееся под колесами; видел ли я когда-нибудь, как мартовским вечером мерцают твои зубы и губы, и разве мы вместе не ломали ни разу сирени и не вдыхали запахов сена и жасмина, левкоя и жимолости, о ты, осенняя возлюбленная, возлюбленная нескольких недель; разве для нас такая мелочь, как год, один-единственный год, не равен почти пустому белому кругу, еще не открытому, не заштрихованному, ждущему своих взрывов, как магические квадраты Северного и Южного полюсов на географической карте?

Сентябрьская возлюбленная, октябрьская возлюбленная, ноябрьская возлюбленная! А какие у тебя глаза в последнее воскресенье перед Рождеством, как блестят твои волосы в январе, как ты прислоняешься лбом к моему плечу в холодные прозрачные ночи февраля, какая ты во время мартовских прогулок по садам, что у тебя на лице под влажным порывистым ветром в апреле, при волшебстве распускающихся каштанов в мае, при серо-голубом свечении июньских ночей, а в июле, в августе?»

«Самая терпимая изо всех разновидностей тоски – спать под твоим одеялом…»

«И, может быть, вот еще что: твое счастье – это мое счастье, и твой смех – это мой смех, и твоя радость – моя радость. И еще я хочу сделать тебя веселой, и чтобы ты знала: я всегда с тобой, рядом я или нет. Ты никогда не должна быть одинокой, пока я с тобой. Возможно, ты уже немножко почувствовала, что это не беспредметная болтовня, а все действительно так и есть. Пусть мир станет твоими охотничьими просторами, тонкая светлая пума, Ункас, последний быстроногий молодой могиканин; ты ничего не бойся и знай: всегда, когда у тебя появятся трудности и ты от растерянности не будешь знать, что делать, из-за дерева выступит последний лесной охотник со своим не знающим промаха ружьем и все уладит, никогда не смеясь, но и не ругаясь; Ункас будет смеяться, а пума в нем урчать, и ласкаться, и потягиваться, и предчувствовать что-то новое, или засыпать в объятиях лесного охотника; они улыбаются, потому что любят друг друга, а любовь – это смех и радость, а не упреки, и не клетка, и не желание обладать, а кому охота держать в клетке пуму…

Смейся же – я так люблю тебя, когда ты весела, – и какое это счастье для меня, что я тебе нужен…»

«Мне не хотелось сидеть дома, а спать одному мне всегда претило».