Рембрандт

Так дозор и бродит в ночи. Если не у трещоточника, то у пиконосца или фонарщика найдется что рассказать о тех, кто спит за кирпичными фасадами и маленькими окошками лейденских домов.

Наверное, трещоточник, знавший столько всякой всячины о стольких людях, говорил и о том, что разделяло лейденские семьи, – о религии. Ибо в 1574 году, во времена освобождения Лейдена, то есть за пятнадцать лет до свадьбы Хармена и Нелтье, из 16 тысяч жителей – шесть еще исповедовали римскую веру. Их храмы были переданы кальвинистам, однако без находившихся там произведений искусства. Монастыри закрыли. Голландский кальвинизм был еще юным, неокрепшим, лишенным твердых основ вероучения. Создали Университет, чтобы готовить проповедников. Так что верующие чаще всего оставались наедине с Библией.

Вообще-то существовали только две официальных церкви: голландских кальвинистов и валлонских. Но многочисленные секты – анабаптистов, социнианцев, меннонитов – действовали свободно. Религия не была единой. Она изобиловала оттенками. Сила привычки велика: реформатскую приходскую церковь продолжали называть Синт-Питер (церковью Святого Петра).

Хармен первым из своей семьи перешел из католичества в кальвинизм. Поэтому, хотя родители его жены были католиками, венчание прошло по реформатскому обряду.

Французы, не позабывшие о Варфоломеевской ночи, могли полагать, что с католиками в Голландии обращались так же, как с протестантами во Франции. Ничего подобного. Великие люди, гордость нации, такие, как драматург Вондель, переходили в католичество, не теряя уважения своих почитателей. Терпимость не есть безразличие. Теологические диспуты были самыми что ни на есть ожесточенными. В Веддестееге жили очень благочестиво: общие молитвы, чтение Библии вслух собирали вместе детей и родителей при пробуждении и перед отходом ко сну, перед началом и по окончании каждой трапезы. В главном всегда взывали к помощи Божией. И с большим пылом, даже если каждый следовал своему учению. Разве главное было не в том, чтобы избежать религиозной войны и трудиться в мире с Господом, которого каждый открывал для себя в Евангелии, у истока слова Его?

15 июля 1606 года

Этим утром Геррит, старший сын Хармена, на глазах у всего квартала прибил к двери своего дома лоскуток красного шелка, обшитый кружевами. Нелтье произвела на свет шестого ребенка. Немного спустя на городском валу работники мельника закрепили крылья мельницы в положении вертикального креста и развесили на них гирлянды, чтобы таким образом оповестить всех о радостном событии.

В доме с предыдущего вечера хозяйничала повитуха. Она изгнала из спальни мужчин и детей и отдавала распоряжения служанке. Когда родился ребенок, повитуха велела позвать Хармена и предъявила ему мальчика подле улыбающейся Нелтье. Хармен искал по всему дому свою шелковую шляпу с пером – шляпу отцовства. Наконец он водрузил ее себе на голову и позволил войти гостям – родне со всего города, которую дети и соседи уже известили о новорожденном. Хармен сказал: не забудьте о детях моей сестры Маритье!

Гости все шли и шли целый день. Дом сиял чистотой. Ни пылинки на большом столе, покрытом сукном, на стульях темного дерева. Окна оставались открытыми. Поглазев на новорожденного, обсудив, на кого он похож, заговаривали о погоде, о жаре, о грозе, которая вот-вот могла разразиться. Первый день прошел быстро.

На следующий день ребенка торжественно понесли в церковь Святого Петра, Синт-Питерскерк, – крестить. Вся семья в праздничных нарядах: Хармен и Нелтье, затем, по порядку, Геррит, Адриан, Корнелис, Виллем – четыре сына, Махтельд, дочка, и младенец в платьице с кружевом. Погода стояла прекрасная. По дороге кланялись знакомым. Члены семьи, оставшиеся католиками, не были допущены на церемонию. Перед Богом и людьми ребенок получил имя Рембрандт – исключительное имя. Нелтье объясняла, что это имя она выбрала в память одной своей прабабушки, Ремеджии, которую особенно чтили в ее семье.

Потом вернулись домой, а неделю спустя, 24 июля, устроили праздник. Хармен вновь надел свою шляпу с пером, ребенка снова нарядили в красивое платьице и опять позвали повитуху. Она и представила Рембрандта родственникам, друзьям, соседям. В тот день пировали на славу. Подавали вино, пиво, водку. Столы были уставлены оловянными кувшинами, бокалами, тарелками, блюдами, кружками, стаканами. Были фрукты, варенья, пироги с сыром, рыбой, мясом, марципаны, печенья с цукатами, анисом, вишней и пряники. Достали глиняные трубки, раскрыли табакерки. В открытые окна дома валил дым. Сколько колечек! От расположенного поблизости канала, как это обычно бывает летом, доносился гнилостный запах.

Маленький Рембрандт, как все груднички, рос обложенным кожей во избежание ударов и затянутым в корсет, чтобы спинка была пряменькой. Он перемещался в специальном стульчике на колесиках, учился ходить, подхваченный под мышки ремнем, и носил платьица вплоть до достижения сознательного возраста, когда его вдруг одели как мужчину – в точности как отца.