Рембрандт должен умереть

3. Существует ли вообще эта Лори? Кому на самом деле Софья отдала большую часть федяевских денег?

4. Что за мужчина был с Софьей в белом фургоне и что они перетаскивали из фургона в дом в Северном Бостоне? Что это, собственно, за дом в Северном Бостоне?

5. Чей это дом в Бруклайне, где мы видели картины? Почему Софья чувствовала себя в нем так комфортно?

6. Чей был белый фургон? И чья на самом деле была «Тойота», на которой они ехали в Майами?

7. Почему доля Софьи в плате за картины такая маленькая, а доля Лори (?) такая большая?

8. Почему у Виталика Когана такие интересные знакомые именно в Бостоне? Это ведь не Нью-Йорк и не Лондон, и «АА-Банк» вроде бы никаких особенных дел с Бостоном не ведет.

9. Какое отношение Коган имеет к бостонской экспедиции и к гарднеровским картинам?

10. Почему реставратор Ди Стефано, еще не получив результаты лабораторного анализа, рекомендовал им связаться с музеем и заявить, что картины нашлись? Такое впечатление, что Ди Стефано хочет, чтобы музей принял эти картины поскорее. Почему? Просто мечтает увидеть картины на прежних местах или у него какой-то свой интерес?

11. Савин, который хочет быть Рембрандтом, и даже в каком-то смысле может им быть – см. «Красный дозор», – в Бостоне. Переехал туда за год до ограбления. Есть ли связь с гарднеровскими картинами?

12. Сможет ли Федяев, если его уже арестовали, выпутаться, передав картины через адвокатов?

Записав этот вопрос, Иван лезет в Интернет поискать новости о Федяеве. Находит только короткие сообщения агентств о том, что Генеральная прокуратура объявила бывшего замминистра финансов в международный розыск. «По некоторым сведениям, Федяев находится в США», – пишет агентство РИА-Новости. «Некоторые сведения» почерпнуты, вестимо, из «Нью-Йорк Таймс», но в ней ничего нового о Федяеве пока нет.

Штарк понимает, что без лишних слов предложила ему Софья: забыть о бостонских картинах, перестать оглядываться назад. Вот сейчас она подружится с Ирой, а Виталя Коган снова начнет давать Ивану нормальные задания, и все будет хорошо, в городе Москве пойдет обычная размеренная жизнь, только теперь уже счастливая. Потому что они с Софьей будут вместе. Иван хочет этого больше всего на свете, но при всем желании не может измениться. В тридцать девять лет поздно меняться. В шестнадцать он не довел дело до конца, сбежал, не поговорив с Софьей, и теперь за это расплачивается.

Штарку нужно снять все вопросы. Если бы он умел идти вперед, не оглядываясь, он был бы владельцем банка, как Виталя Коган, или живописцем, как Савин. Но он этого не умеет – может только подчиниться, позволить событиям развиваться быстрее, чем он успевает их анализировать, – однако лишь для того, чтобы потом вернуться и все обдумать. Собственно, поэтому он хороший аналитик: его отчеты для клиентов обычно содержат ответы на вопросы, которые клиенту могли даже не прийти в голову, но непременно придут потом. Как он этого добивается? Если бы кто-то спросил его, он бы наверняка не сумел сразу ответить. Скорее всего, дело в способности пассивно наблюдать, видеть то, что происходит с ним, Иваном Штарком, как фильм, снятый о ком-то другом. Бывшая жена Татьяна вечно отчитывала его за пассивность: «Почему я должна все делать за двоих? (Потом она стала говорить «за троих».) Чего ты ждешь – что по реке мимо тебя проплывут все трупы? Что все случится само собой?»

Иван отмечал про себя, что иной раз сам притворяется трупом и плывет по реке. И даже когда она бурная и нет никаких шансов остановиться, как вот в Бостоне, он замечает выступы берегов и камни, которые обходит течение. Штарк знает, что побеждают всегда люди действия, но, как ни старается, не может вызвать в себе волю к победе. Чтобы быть счастливым, ему нужно меньше: понимать. Он не сможет нормально жить с мыслью, что его не просто использовали, как пешку, но и обманули. Да и не его одного: он втянул в дело Тома Молинари, всю сознательную жизнь мечтавшего о возвращении картин, – а если они теперь не вернутся или, скажем, вместо них вернутся подделки? Получится, что по его вине сыщик, который старался помочь ему, как умел, окажется в дураках.

«Делай что должен, и будь что будет» – это банальное правило всегда нравилось Штарку. Но, думает он теперь, часто оно служит оправданием бездействия: мол, делай только то, что должен.

Строго говоря, он не должен искать ответы на бостонские вопросы. Хотя бы потому что может узнать что-нибудь плохое о Софье, а это ему сейчас ни к чему. Поиск ответов не входит и в его служебное задание, одобренное, видимо, Коганом. Но, чтобы не потерять всякое уважение к себе, он должен-таки разобраться. И будь что будет.

Штарк заваривает новую порцию чая и надолго задумывается. Какой план следует из его двенадцати вопросов? Очевидно, что нужно – и тут он снова взялся за айпод:

– поговорить по душам с Коганом;

– найти Савина;

– получить еще одно мнение касательно подлинности картин;

– найти Молинари – с одной стороны, он мог что-то узнать, с другой – его нечестно держать в неведении;

– поговорить с Федяевым;