Большая мастерская предназначалась для занятий учеников. В ней находились предметы, необходимые в качестве аксессуаров картин: вооружение, алебарды, шпаги, веера, средневековые и восточные костюмы. Небольшая часть ее была отделена перегородкой и называлась малой мастерской. Эта комната распадалась на пять отделений, в которых ученики могли найти все нужные для их работы модели. В одном из них хранились ружья; в другом – луки, стрелы, копья и дротики; в третьем находились барабаны и флейты; в четвертом – вылитые из гипса руки и головы, арфа и турецкий лук. В пятом, кроме оружия и маленькой пушки, помещались оленьи рога, несколько бюстов, коллекция старинных пестрых материй, струнные инструменты и две небольшие картины ван Рейна. Большую мастерскую также украшали работы учителя, которые, вероятно, копировали ученики. Посреди мастерской на постаменте стояла фигура ребенка работы Микеланджело. Двери этой комнаты выходили в просторные сени, увешанные львиными шкурами.
Как всякий живописец, Рембрандт должен был окружать себя красивой обстановкой. Но, помимо всяких технических соображений, собирание редкостей и предметов искусства было для него потребностью, органической необходимостью. В свободные от работы минуты он ходил по городу, разыскивая на рынках, на перекрестках, в лавочках, которые в Амстердаме, как и в Венеции, ютились на мостах, брони, кольчуги, японские кинжалы, меха и обрывки тканей. У моряков с кораблей, приплывающих ежедневно из далеких заморских стран, он покупал чучела, дротики, раковины и другие редкости. По целым часам просиживал художник в темных лавочках живописной Юденштрассе, у старьевщиков-евреев, с которыми он охотно общался, торгуя то ту, то другую вещь; мимоходом Рембрандт изучал интересные типы, световые эффекты лучей, скользящих в полутьме по парче богатого кафтана, по стали бердыша или по золотой чешуе старого вооружения. Обыкновенно экономный и расчетливый, как истый голландец, Рембрандт не жалел денег на покупку картин. За один эстамп Луки Лейденского он, не задумываясь, уплатил 80 риксдалеров. На распродаже картин он отдал за несколько гравюр этого же художника 1400 гульденов – сумму, для того времени очень значительную. Очевидно, этот сын лейденского мельника, которого его биографы стараются выставить черствым скупцом, человеком настолько ограниченным и тупым, что он якобы интересовался только своими собственными работами, умел тратить время и деньги на покупку произведений художников всех школ. Он изучал и высоко ценил и Микеланджело, и Рафаэля, и других итальянских художников; нечего и говорить о том, насколько он высоко ставил труды Дюрера, Гольбейна и остальных немецких и нидерландских мастеров. Не чуждо ему было также античное искусство, хотя он и отказывался от слепого подражания классическим образцам. Если Рембрандт так упорно придерживался своего личного, ему одному присущего стиля и не изменил его по требованию заказчиков даже в страшной нужде и бедности, то делал он это не по незнанию, не из грубого упрямства, а следуя вполне сознательно влечению своего могучего, самобытного гения.