Ремесло

По-нашему, уж лучше красть, чем торговать.

Человек, укравший в цехе рулон полиэтилена, считается едва ли не героем. А грузин, законно торгующий на рынке лимонами, - объект бесконечных презрительных шуток.

В Америке, мне кажется, бизнесмен - серьезная, уважаемая профессия. Требует ума, проницательности, высоких моральных качеств. Настоящий бизнесмен умеет рисковать и проигрывать. В минуту неудачи сохраняет присутствие духа. А в случае удачи - тем более.

Я уверен, что деньги не могут быть самоцелью.

Особенно здесь, в Америке.

Ну, сколько требуется человеку для полного благополучия? Двести, триста тысяч? А люди здесь ворочают миллиардами.

Видимо, деньги стали эквивалентом иных, более значительных по классу ценностей. Сумма превратилась в цифру. Цифра превратилась в геральдический знак.

Не к деньгам стремится умный бизнесмен. Он стремится к полному, гармоническому тождеству усилий и результата. Самым доступным показателем которого является цифра...

Короче, нам требовался бизнесмен-менеджер. Попросту говоря, хороший администратор. Деловой человек.

Потому что Мокер занимался только общими вопросами.

Журналистского опыта было достаточно. С административными кадрами дела обстояли значительно хуже. Умный пойдет в солидную американскую фирму. Глупый вроде бы не требуется. А без хорошего менеджера работать невозможно.

Тем более что мы узнали столько нового! Во-первых, окончательно стало ясно, что наша газета - товар.

Примириться с этой мыслью было трудно.

Вы только подумайте! Любимая, родная, замечательная газета! Плод бессонных ночей! Результат совместных героических усилий! Наше обожаемое чадо, боготворимое дитя! Нетленный крик души! И вдруг - товар! Наподобие колбасы или селедки...

Увы, все это так. Ты можешь написать "Четырнадцатую симфонию", "Гернику", "Анну Каренину".

Создать искусственную печень, лазер или водородную бомбу. Ты можешь быть гением и провидцем.

Великим еретиком и героем труда. Это не имеет значения. Материальные плоды человеческих усилий неминуемо становятся объектом рыночной торговли.

В сфере духа Модильяни - гений. А художник Герасимов - пошляк и ничтожество. Но в сфере рынка Модильяни - хороший товар, а Герасимов плохой. Модильяни рентабелен, а Герасимов - нет.

Законам рынкаподчиняется все, что создано людьми. И законы эти общие. Для Зарецкого и Микеланджело. Для гусиных желудков и еженедельника "Зеркало".,.

Я все твердил.

- Без хорошего администратора дело не пойдет...

Баскин соглашался:

- Значит, надо выгнать этого бездельника Мокера...

ШАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ

В декабре журнал "Ньюйоркер" опубликовал мой рассказ. И мне, действительно, заплатили около четырех тысяч долларов.

Линн Фарбер казалась взволнованной и счастливой.

Я тоже, разумеется, был доволен. Но все-таки меньше, чем предполагал. Слишком долго, повторяю, я ждал этой минуты. Ну а деньги, естественно, пришлись очень кстати. Как всегда...

Все меня поздравляли. Говорили, что перевод выразительный и точный.

Затем мне позвонил редактор "Ньюйоркера", Сказал, что и в дальнейшем хочет печатать мои рассказы.

Интересовался, как я живу.

Я сказал:

- Извините, у меня плохой английский. Вряд ли мне удастся выразить свои переживания. Я чувствую себя идиотом. Надеюсь, вы меня понимаете?

Редактор ответил:

- Все это даже американцу понятно...

Деньги, полученные в "Ньюйоркере", мы, к собственному удивлению, истратили разумно. Жена приобрела в рассрочку наборный компьютер за девять тысяч.

Сделала первый взнос.

Заказы мы надеялись получать у русских издателей.

Например, у Карла Проффера в "Ардисе". И он, действительно, сразу прислал моей жене выгодную работу.

Линн Фарбер взялась переводить следующий рассказ. В эти же дни ей позвонил литературный агент.

Сказал, что готов заниматься моими делами.

Поинтересовался, есть ли у меня законченная книга. Линн Фарбер ответила:

- Как минимум штук пять...

Агента звали Чарли. Я сразу же полюбил его.

Во-первых, за то, что он не слишком аккуратно ел.

И даже мягкую пищу брал руками.

Для меня это было важно. Поскольку в ресторанах я испытываю болезненный комплекс неполноценности.

Не умею есть как следует. Боюсь официантов.

Короче, чувствую себя непрошеным гостем.

А с Чарли мне всегда было легко. Хоть он и не говорил по-русски. Уж не знаю. как это получается.

К тому же Чарли был "розовым", левым. А мы, российские беженцы, правые все как один. Правее нас, как говорится, только стенка. Значит, я был правым, Чарли левым. Но мы великолепно ладили.

Я спрашивал его:

- Вот ты ненавидишь капитализм. Почему же ты богатый? Почему живешь на Семьдесят четвертой улице?

Чарли в ответ говорил:

- Во-первых, я, к сожалению, не очень богат.

Хотя я, действительно, против капитализма. Но капитализм все еще существует, И пока он не умер, богатым живется лучше...

В юности Чарли едва не стал преступником. Вроде бы его даже судили. Из таких, насколько я знаю, вырастают самые порядочные люди...

Я твердил:

- Спасибо тебе, Чарли! Вряд ли ты на мне хорошо зарабатываешь. Значит, ты идеалист, хоть и американец.

Чарли отвечал мне:

- Не спеши благодарить. Сначала достигни уровня, при котором я начну обманывать тебя...