Ремесло сатаны

А Загорский уже в комнате, уже идет к нему навстречу с той самой надменной улыбкой, обаяние которой Пехтеев помнил еще по корпусу.

Идет… А между тем должен стоять у порога, вытянувшись, руки вдоль желтых кантов… И в довершение всего:

— Здравия желаю, Вавуся! Я очень рад, что попал именно к тебе…

Голова Пехтеева мучительно работала, как быть? Сию же минуту оборвать, поставить на место забывшегося рядового… «Вавуся»! Как он смел? А вот «посмел», ничего не поделаешь… «Вавуся» — уменьшительное от Валериана. Так звали Пехтеева родители, звали товарищи в Пажеском, и это «Вавуся» осталось за Пехтеевым и в полку, и в обществе, и когда его погоны украсились флигель-адъютантскими вензелями.

И — другого выхода не было — полковник обнял рядового.

— Здравствуй, Дима, я сам очень рад видеть тебя. Повоюем вместе… Ты будешь в первом эскадроне ротмистра Тимского, милейший человек и товарищ… Тимской, поди сюда к нам, — приоткрыл Пехтеев дверь в канцелярию штаба.

Тимской с первого взгляда увидел, что встреча произошла совсем по-другому, нежели рисовал ее сам Пехтеев. Прежде всего, если у кого и был смущенный вид, так это у Пехтеева. Загорский же, чисто выбритый, холодный, с лицом лорда, хранил уверенное, невозмутимое спокойствие.

— Вот сдаю тебе его с рук на руки, прошу любить и жаловать… Дима, хочешь чаю?

Сели все втроем за стол.

Франтоватый полковничий денщик обалдел от изумления. Вот так штука! Солдат, самый обыкновенный, даже не вольноопределяющийся, — за одним столом с его высокоблагородием! Ничего не поймешь… Правда, больно рожа-то барская у него…

Денщик потерял окончательную способность соображать, услышав, что солдат самым непринужденным образом говорит полковнику «ты».

— Насколько знаю, я должен представиться господину вахмистру. Думаю, что он встретит, меня гораздо суровей, чем полковой командир.

— Да, с Гаврилой Тимофеичем Кулебякиным шутки плохи, — улыбаясь, подхватил Пехтеев.

— Нет, в самом деле, Дмитрий Владимирович, зайдите к нему… Все-таки… Зачем обижать человека? Корона с вашей головы не упадет, — любезно и даже искательно в хорошем смысле предложил Тимской.

— Полноте, ротмистр, можно ли говорить об этом? Конечно, зайду и представлюсь. Не сделать этого считал бы величайшей бестактностью. Почтеннейший Гаврила Тимофеич, наверное, даст мне парочку-другую ценных советов, как держаться в эскадроне. Ведь я служил офицером, — сколько?.. Больше двенадцати лет, во всяком случае, я почти все время в строю, а ни солдатской души, ни солдатского быта, ни его психологии я так и до сих пор не знаю.

— Ты иди к Кулебякину, и когда официально, так сказать, вступишь в эскадрон, возвращайся в штаб принимать пищу. Завтракаем ровно в час, — напутствовал Загорского Пехтеев.

— Нет уж уволь, на сегодня, по крайней мере. Сегодня обедаю в эскадроне. Иначе первое же — впечатление солдат будет не в мою пользу, и они будут правы. «Из господ, так сейчас полез к господам». Зачем? Разумеется, я для них был и остаюсь чужим, и здесь у меня более общего, но не надо резко, надо потихоньку.

Загорский вышел легкой эластичной походкой, придерживая шашку. Полковой командир переглянулся с Тимским.

— Ну, что ты скажешь? Разве применимы к нему шаблонные мерки? Принц, переодетый в солдатскую форму.

— Интересный, очень интересный человек, — согласился Тимской.

— Еще бы, голова! Какая умница. Сколько видел, путешествовал, знает.

Идя к вахмистру, Загорский чувствовал себя куда более неловко, чем перед встречей с командиром полка. Да и положение самого Гаврилы Тимофеича было, как говорится, «корявое». Он уже слышал о приеме, оказанном Загорскому в штабе полка.

— И надо же, прости Господи, в мой эскадрон! С этими барчатами просто беда, — мысленно, да не только мысленно ворчал Кулебякин.

В одном из соседних за штабом дворов стояли у коновязей лошади эскадрона. Тут же походная кухня дымила трубой и шел от нее такой вкусный, возбуждающий аппетит запах щей. Там и сам сидели и стояли гусары. Пахло кожей строевых седел. К стене сарая прислонены пики.

Гаврила Тимофеич, пожилой вахмистр, весь в углах и нашивках, бородатый, скуластый, распекал кого-то:

— Винтовка чего зря валяется? Хочешь, чтобы пыли-грязи наглоталась? Винтовка есть оружие, а потому относиться надо к ней серьезно, с уважением…

— Господин вахмистр…

Гаврила Тимофеич повернул свое красное, обгоревшее лицо.

— Господин вахмистр, имею честь явиться… Рядовой первого эскадрона Дмитрий Загорский.

Гаврила Тимофеич после некоторого колебания — еще, чего доброго, престиж уронишь (смотрит ведь кругом солдатня) — протянул руку.

— Будем знакомы, будем знакомы… дда… так… — молвил он, обдумав эту фразу и умышленно избегая местоимений.

Сказать «вы» рядовому — неловко, но в свою очередь и «тыкать» бывшего гвардейского ротмистра, да еще из больших господ — тоже не годится.