Ремесло Теней: Игла Дживана

Очнулся я уже, будучи в номере, лежа в кровати под одеялом, на горе пуховых подушек. И на этот раз пробуждение оказалось не таким болезненным, как прежде. Слегка приподнявшись, я огляделся. Портьеры на окне были широко раздвинуты, позволяя солнечному свету беспрепятственно литься в комнату. На ночь это совсем не походило, отчего я вновь стал задаваться вопросом, сколько времени провел на полу фойе. Голова гудела по-прежнему, а к телу как будто привязали груз весом в сотню килограмм, но сознание все-таки покидать меня не торопилось, а это уже не могло не радовать.

В комнате я находился не один. Рядом суетился, создавая до неприличия много шума, робот-медик необычной модели. Выглядел он даже хуже, чем я. Удивительно, как это с него еще не сыпалась ржавчина. Составляя какие-то непонятные диаграммы, он что-то деловито вводил в голографические записи, в промежутках совершая странные пассы своими культяпистыми конечностями. Надо думать, так он проводил осмотр пациента.

— С возвращением, сэр, — проговорил он механическим голосом, уж больно соответствующим его внешнему виду. — Пожалуйста, дайте описание вашему состоянию.

Лейры всегда были не совсем обычными существами из плоти и крови. Многое отличало нас от нормалов, потому-то к методам традиционной медицины мы не питали доверия. Едва ли эта пятисотлетняя рухлядь была в состоянии догадаться, что со мной не так, даже если бы потратила на изучение весь отпущенный металлу срок. Я понятия не имел, для чего Аверре решился приставить ко мне врача, а потому недовольно буркнул:

— Нормальное.

Зеленоватые фоторецепторы робота мигнули, кажется, удовлетворенные ответом.

— Общее состояние стабильное, — проговорил он. — Серьезных повреждений, угрожающих жизни, нет. Гематома в затылочной части уменьшилась. Множественные ушибы по всему телу. Отмечается понижение артериального давления, как результат послеобморочного состояния. Поздравляю, сэр, вы идете на поправку. Пожалуйста, вытянете вашу левую руку для инъекции.

В ответ на это, я оглядел его недобрым прищуром. К автоматическим механизмам я всегда относился с подозрением, нежели к существам живым по-настоящему. Это была своеобразная форма легкой фобии, о которой я всю жизнь предпочитал помалкивать. Последнее приключение вовсе не подвигло меня думать о роботах лучше.

При одном только воспоминании о минувшей ночи, у меня сразу же участилось сердцебиение. Почувствовал это, разумеется, и механический эскулап, и, раньше, чем я успел увернуться, принялся тыкать в меня своими датчиками и сканерами.

— Вам следует успокоиться, сэр, — приговаривал он. — Пожалуйста, постарайтесь держать себя в руках. Чтобы это ни было, опасность миновала. Все хорошо.

Но разве можно было доверять этому лишенному всякой индивидуальности и человечности механизму? К тому же, не так-то легко выкинуть из головы, что чуть не расстался с жизнью из-за такого же неодушевленного автомата. И пусть глупо было обвинять в собственных неудачах робота, который всего лишь выполнял свои обязанности, но не проводить причинно-следственную связь между ним и тем, что чуть не расстался с жизнью, я просто не мог. Не приди мне в голову любопытства ради выяснять, что там стучало наверху, ничего бы и не случилось. И, все-таки, механизмы всех мастей я теперь ненавидел больше прежнего.

Не дожидаясь, когда пациент соизволит вытянуть руку для укола, медробот ухватил меня за запястье цепким манипулятором и быстро совершил необходимую процедуру. Я не знал, что именно мне вкололи, но практически сразу же ощутил, как нахлынувшая паника и чувство беспомощности начали понемногу отступать.

— Что это? Успокоительное?

— Вы перевозбуждены, сэр, — ответил робот, отодвигаясь от кровати. — Для скорейшего выздоровления, вам противопоказаны любые волнения.

Много он понимает!

— Как долго я пробыл в отключке?

— Тридцать два часа с того момента, как вас нашли, — последовал бесстрастный ответ.

— Сколько?! — я едва не подпрыгнул на постели. — Где мастер Аверре?

— Он навестил вас сорок семь минут назад, — отозвался робот, при этом вид у него был такой (Я не подозревал о том, что механизмы способны выражать эмоции лицевой панелью, но готов был поклясться, что так и было), будто он прикидывал, не стоит ли вкатить слишком буйному пациенту дозу успокоительного побольше.

— Позови его, — сказал я.

Медик не шелохнулся.

— Вам лучше отдохнуть.

— Позови его! — повторил я. — Мне надо срочно переговорить с ним.

Но робот уперся и не собирался отступать:

— Для разговоров у вас еще будет время, сэр, а сейчас вам необходим покой и здоровый сон.

Это был тот самый момент, вернее, один из таких, когда я, наплевав на все Батуловы запреты, готов был раскрыть свою истинную сущность и разобрать обнаглевшую железку на детальки. Хотя, если вдуматься, в моем нынешнем состоянии едва ли хватило бы сил сдвинуть хоть перышко. Та сила, та неосязаемая для всех прочих энергия, управлять которой я так привык, как всегда циркулировала вокруг, но ускользала между пальцев, точно речная водица.

— Ладно, — проговорил я многозначительно. — Я его сам найду.