Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

На противоположной мне стороне, прямо у стены музея, молодой художник торгует акварелями.

Его не смущает солнце, он бронзовый от загара, в шортах и майке. Я смотрю на него и откровенно любуюсь.

Мне опять хочется в Кадакес, только уже не одному, а с этим милым молодым человеком, но деньги остались в сейфе, а тех, что есть, хватит лишь на одну из акварелей, и то — не самую большую.

Я подхожу к нему и начинаю перебирать предлагаемый товар.

Он смотрит на меня оценивающим взглядом, я улыбаюсь и качаю головой, жара опять начинает донимать меня и вновь становится трудно дышать.

Наконец, я выбираю одну из работ, спрашиваю о цене — мне как раз хватит.

Расплачиваюсь и жду, пока он, поигрывая своими мускулами, будто не сворачивая листок бумаги в трубочку, а занимаясь чем–то более серьезным и требующим намного более усилий, пакует мне купленную тень этой площади и этого ресторанчика, с навсегда запечатленными на бумаге оранжево–желтыми разводами дневного летнего солнца в городке Фигерас, площади, что возле самого театра–музея Сальвадора Дали и ресторанчика с помпезным названием «Империал», в котором я, сидя в тени большого платана, который тоже светло–зеленым бликом присутствует на бумажном листе, выпил кружку пива и съел багет с местным копченым окороком, известным как хаммон, незримые тени чего тоже можно найти на этом акварельном прямоугольнике, который я — если, конечно, благополучно закончится моя странная поездка — заделаю в рамку под стекло и повешу в своем кабинете, как памятник всем тем теням, что прошли мимо меня сегодня, хотя если бы вчера я не поддался на уговоры отельного гида, то ничего бы этого не было.

Ни поиска тени от солнца, ни поиска теней давно уже ушедшей любви.

Я смотрю на часы и с радостью вижу, что уже вполне можно идти в автобус.

Без заезда в Жирону обратный путь на побережье займет чуть больше часа.

В удобном кресле, с хорошо работающим кондиционером.

Здесь, в автобусе, никакая тень тебе не нужна.

24

Самое смешное, что я плачу.

Плачу, сидя на унитазе.

Слава богу, что глаза еще не накрашены.

Мне жалко.

Жалко этого старого павиана, про которого я думаю, что он — мой отец.

Который — вполне вероятно — на самом деле мой отец.

Он меня разжалобил, меня хочется гладить его по голове и шептать: не бойся, все будет хорошо, все будет в порядке…

Мне всех сейчас жалко: и его, и мужа, и Майю, и себя…

Себя прежде всего за то, что я вляпалась во всю эту историю.

Что у меня все не как у людей, вплоть до того, что под левую грудь я себя имплантировала какую–то хрень…

Маленькую фиговинку, которая работает лишь тогда, когда хочет.

К примеру — сейчас.

В левой половине головы ясная картинка того, как муж общается с секретаршей и посматривает на часы.

Все правильно, нам скоро выезжать в аэропорт, а я еще не собиралась.

Значит, будет скандал.

Только скандала мне сейчас не хватало.

Я перестаю плакать и думаю, куда мне засунуть книгу.

Я не могу оставить ее дома — он может найти.

Лучше захватить ее с собой.

Майя будет принимать процедуры, я буду читать.

Сидя в тени, под навесом, у бассейна.

Там есть бассейны, у каждого отеля — свой бассейн.