Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

Так я дошел до художников, ноги стали уставать, мне захотелось присесть и выпить что–нибудь холодного, можно и сангрии, немного, бокал граммов на триста–четыреста, обычно здесь ее подают кувшинами, но мне просто хотелось пить, я увидел несколько столиков прямо у краешка бульвара и решил, что это то самое место, которое позволит мне, переведя дух, спокойно довоплотить свой пункт «б», дойти до моря, а потом поймать такси и вернуться на площадь Каталонии, спуститься под землю, сесть в электричку и отбыть обратно на побережье.

И тут я увидел то, что перевернуло весь этот красивый рисунок, день моментально стал другим, хотя все оставалось как прежде — небо было все в той же дымке, солнце жгло не сильно, да и окружающие меня люди оставались теми же, за исключением лишь одного персонажа, внезапно въехавшего в самый центр этой прозрачной, нарисованной скорее не акварелью, а пастелью картинки.

Это был человек в кресле–каталке, которую катил другой — помоложе и повыше. Они улыбались и разговаривали о чем–то на местном наречии, громко и весело, и в любой другой раз я только порадовался бы за того, кто сидит сейчас в кресле–каталке, но столь полон жизненных сил, если бы не одно.

Этот человек был похож на меня.

Он был очень похож на меня.

Я бы даже сказал, что это был я.

Он был так же одет и на нем были такие же очки.

У него было мое лицо.

И он был примерно моих лет.

И мне стало страшно.

Кровь прилила к голове, я почувствовал, что ноги меня не держат, но у меня не было сил садится за столики заказывать себя сангрию.

Мне надо было бежать прочь с Рамблы, пересечь ее, исчезнуть, раствориться в ближайших маленьких улочках — чтобы напрочь, навсегда, выжечь из себя, забыть этого человека в кресле–каталке, мою тень, хотя — вполне возможно — что на самом деле все было совсем по другому, и это именно я был его тенью, а не он моей, но нам надо было разойтись по разным мирам и продолжать каждому жить своей жизнью.