Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

Он играл на бамбуковой дудочке, а на его руке еще висела целая связка таких.

И муж подошел к нему и начал торговаться, а араб перестал играть и стал показывать ему свой товар.

Муж купил дудочку и я спросила его, зачем.

Он сказал, что на память, она до сих пор валяется где–то у него. хотя я не нашла ее в его столе.

Там было многое чего, включая нож и дискету, но дудочки из Иерусалима не было.

Майя с Мишей идут сейчас как раз мимо того самого места, где мой муж торговался с арабом, там еще что–то вроде маленькой круглой площади с фонтаном, от которого до Храма гроба Господня не больше пяти минут.

Они зайдут в храм, а я пойду в бассейн.

Мне жарко, я вся мокрая от пота.

Впереди Майи с Мишей идут несколько пожилых европейцев, я опять замечаю патруль, который проходит и исчезает впереди, в той стороне, куда сворачивает «Дорога скорби» и где все заканчивается.

Или начинается — это как смотреть.

И тут я чувствую, что что–то не так.

Уже что–то не так, а скоро будет совсем плохо.

Я чувствую это даже не левой половиной головы, а сердцем, которое внезапно куда–то проваливается, так что мне приходится вскочить с шезлонга и вновь открыть глаза.

Но я вижу не привычную уже гладь Мертвого моря с отчетливо различимым — солнце приближается к зениту и светит почти отвесно, а значит, все видно намного отчетливее, чем какой–то час тому назад — иорданским берегом, а двух молодых людей, почти что бегущих вслед за Майей и Мишей.

И у одного из них в руке что–то блестит.

И я понимаю, что это и мне хочется закричать.

Майя с Мишей должны остановиться, а еще лучше — резко свернуть в сторону.

Тогда на пути этих молодых людей окажутся пожилые европейцы, но они им не нужны.

Им нужен Миша.

Тот, у которого в руке что–то блестит, убыстряет шаг, вот он уже бежит, стараясь делать это не слышно, крадучись, как и положено, когда ты настигаешь жертву.

Я не выдерживаю и громко кричу: — Майя, Майя!

Она не может услышать, она слишком далеко сейчас от меня, но она слышит и оборачивается.

Я вижу, как ее зеленые глаза становятся совсем большими и как она пытается, все еще держа Мишу за руку, утянуть его в сторону, но спотыкается и начинает падать, хотя и понимаю, что падать она начала от того, что тот самый молодой человек с чем–то блестящим в руке промахнулся, и вместо того, чтобы нож вошел Мише под лопатку, он попал Майе прямо под левую грудь.

Нож с рукояткой из кости какого–то животного. Не очень длинный, сантиметров в пятнадцать. Из блестящей стали, с желобком в центре лезвия.

Рукоятка торчит прямо из–под ее левой груди, на светлой легкой кофточке расплывается большое красное пятно. Майя ничком валится на каменную брусчатку площади, рядом с неслышно журчащим фонтаном, а молодые люди уже исчезли, растворились, пропали во внезапно собравшейся толпе.

Миша встает на колени, переворачивает Майю на спину и я вижу, как ее большие, зеленые глаза смотрят на меня, как шевелится ее рот, пытаясь что–то сказать, и понимаю, что мне этих ее слов уже никогда не услышать.

И единственное, что мне остается — завопить так, как я не делала еще никогда в жизни, завопить, завыть, рухнуть возле уютного бассейна, под непонимающим взглядом спасателя, бегущего ко мне, как бегут сейчас к телу Майи солдаты армейского патруля, как испуганно бегут прочь с маленькой иерусалимской площади пожилые европейцы, как бежит Миша, пытаясь настичь этих двух парней, которые давно уже скрылись в хитром переплетении близлежащих кривоватых улочек.

Спасатель берет меня на руки и несет в тень, думая, что я, скорее всего, просто перегрелась на этом немыслимом солнце, и никак не может догадаться, что ему надо взяться поудобнее за костяную рукоятку, торчащую под левой грудью, потянуть за нее и вынуть из моего тела нож, который вошел туда в тот самый момент, когда молодой араб с чем–то блестящим в руке промазал и ошибся в выборе жертвы, хотя, может, именно так и было задумано и я была абсолютно права, когда шла к Седому, догадываясь, что меня хотят убить, пусть даже и считала, что это сделает совсем другой человек, как не знала и того, что сама останусь в живых, пусть и буду лежать в тени стены отеля «Ход», широко разевая рот, будто пытаясь нахвататься легкими этого жаркого и крепкого воздуха, а нож, убивший Майю, тот самый нож, что три дня назад я обнаружила в правом нижнем ящике стола своего мужа, навсегда останется вонзенным в мое тридцатишестилетнее тело, и отныне его никому и никогда из него не достать.

Скорее всего, именно об этом и предупреждала меня Майя перед самой смертью, в тот момент, когда еще что–то пыталась сказать, вот только этих ее слов я так и не смогла расслышать!

28

Вывеска гласила: «Ремонт человеков».

И все так же хорошо было заметно, что в слове «человеков» последние две буквы, «о» и «в», явно дописаны позднее.

Я стою на улице, смотрю на вывеску и думаю, что надо бы подойди ближе и открыть дверь. Нажать на ручку, повернуть ее, а затем надавить. Дверь откроется и я войду во внутрь.

Я уже проделывала все это, чуть больше месяца назад.

Тогда шел дождь и был сильный ветер.