Ремонт человеков

Зеркало вновь осклабилось и я показала ему язык. Он был с каким–то неприятным налетом и я вдруг покраснела. Мне стало стыдно, что у меня такой язык, что я вся такая — в забрызганном плаще и с давно не бритым лобком. И не только лобком.

Ожидаемого слова я не произнесла, даже самой себе.

Ожидаемое слово осталось невысказанным.

Седой уже должен был сварить кофе и мне давно пора выйти из туалета.

Закрыть за собой дверь с блестящими буковками WC и сказать, наконец–то, седому, зачем я сюда пришла.

В это ветреное утро с остатками ночного дождя.

Когда на дорогах лужи и машины проносятся прямо по ним.

И грязные брызги летят тебе на плащ, а кажется, что на лицо.

— Кофе готов, — сказал седой и поинтересовался, все ли в порядке.

— В порядке, — улыбнулась я и села в уютное кресло.

Такое же уютное, как местный туалет.

— Ну и… — с вопросительной интонацией начал седой.

— Вывеска, — сказала я, — это что…

— Это — правда! — сказал седой.

Я отхлебнула кофе, он был горячий, крепкий и терпкий.

— С травками, — сказал седой, — я добавляю туда кардамон и корицу, а иногда и кориандр. Сегодня я добавил немного кориандра, он дает свежую горчинку, чувствуется?

Я сделала еще глоток и сказала: — Чувствуется.

— Да, это правда, — сказал седой, — мы делаем ремонт любому, что надо — то и починим…

— А если мне надо не это? — спросила я.

— Не это? — седой задумался, а потом вдруг машинально посмотрел на входную дверь.

— У меня есть деньги, — сказала я, — немного, но есть.

Седой поднялся и пошел к двери. Она была плотно закрыта, но седой, видимо, решил проверить. И повернуть ключ. Изнутри.

Седой повернул ключ изнутри и, проверяя, подергал дверь. Она не открывалась, седой как–то странно хрюкнул.

— Деньги, — задумчиво сказал он, возвращаясь ко мне.

— Деньги, — сказала я, — немного, но есть.

— А что надо? — спросил седой.

— Глаз, — набравшись смелости, ответила я.

— Глаз? — удивился седой.

— Да, глаз, — повторила я.

— Вам? — спросил, вдруг заулыбавшись, седой.

— Нет, — тихо сказала я, — мужчине…

— Мужу… — как бы сам себе сказал седой.

— Это важно? — поинтересовалась я.

— Нет, — бодро сказал седой, а потом добавил: — Я, кажется, понял…

— Что? — поинтересовалась я.

— Вы хотите знать, где он бывает и что он делает, вы хотите присутствовать при этом, вы хотите чувствовать то же, что он, вы хотите стать им…

Я промолчала.

— Это противозаконно! — сказал седой.

— А вывеска? — спросила я.

— Это можно, — ответил седой, — это просто ремонт.

— Это тоже ремонт, — проговорила я, — вы отремонтируете меня, иначе меня не будет…

— Как это? — удивился седой.

Я смотрела на седого и думала, как ему сказать, чтобы он не посчитал меня за сумасшедшую. За сумасшедшую тридцатишестилетнюю бабу, ввалившуюся к нему одним хмурым весенним утром, когда на улице было ветрено, а ночью шел дождь. Сильный и холодный, только вот под утро, уже на грани с рассветом, он начал утихать и утром о нем напоминали только лужи. И сумасшедшая тридцатишестилетняя баба ввалилась к нему в дверь, расположенная над которой вывеска гласила «Ремонт человеков». Баба зашла в туалет, в котором и пописала. Леди помочилась в чистый унитаз и отправилась пить кофе, хотя ей надо совсем другого. Но вот как обо всем этом сказать?

— Ну, — повторил седой, — как это?

— Он хочет меня убить, — наконец выдавила я из себя.

— Муж… — сказал седой.

— Муж, — повторила я.

— Наймите сыщика, — посоветовал седой и закурил.

Я облизала внезапно пересохшие губы.

— Курите, курите, — сказал седой. — курите, если хотите…

Я закурила.

— Сыщик — это хорошо, — продолжил седой, — он вам обо всем будет докладывать… У вас ведь есть деньги?

— Есть, — ответила я, выпуская дым куда–то под потолок, — но сыщик мне не нужен. Я хочу все видеть сама…

— Видеть? — переспросил седой.

— Видеть, — повторила я, замолчала, а потом решительно добавила: — и чувствовать…

— Зачем? — удивился седой.

Я могла ему не отвечать, потому что клиенты не обязаны отвечать на такие вопросы. Но я была странным клиентом, нетипичным, я хотела того, с чем сюда, обычно, не приходили. И потому я решила ответить.

— Я не хочу умирать, — сказала я, — это первое.

— Понятно, — сказал седой и предложил мне еще кофе.

— Нет, спасибо, — мотнула я головой и продолжила.

Я продолжила о том, что первое — это далеко еще не самое важное. Самое важное в другом: я хочу знать, почему он решил сделать это и я хочу быть готова к этому. Нет, не к смерти. К тому, чтобы сделать все, чтобы ее избежать…

— Так просто исчезните, — сказал седой, — мир большой, исчезнуть всегда можно…

— У меня не так много денег, — ответила я, — да и потом: он не даст мне сделать этого. Если он решил…

— А он решил? — в уже знакомой мне манере переспросил седой.

— Вот это–то я и хочу знать! — сказала я каким–то очень тихим и очень торжественным голосом.

— Это невозможно, — сказал седой, — что бы я вам не предложил, я не могу сделать одного 6 я не могу впустить вас в его мозг, вы можете видеть, вы можете даже чувствовать, но вам не влезть в его мысли…

— Я догадаюсь, — сказала я, — я всегда была догадливой…

— Дети есть? — вдруг как–то обреченно спросил седой.