Рената Флори

Клиника, в которой Тина все-таки согласилась рожать, была не только хорошего медицинского уровня – она была также приспособлена к любым капризам состоятельных пациентов и их родственников. И измученный родами муж мог поспать за стеной жениной палаты.

– Вы думаете, я должен спать? – вяло пробормотал Виталик. Видимо, он и сам наконец почувствовал, как сильно устал. – Да, наверное… А вы, Рената?

– А я поеду домой. В моем присутствии больше нет необходимости.

– Вы домой хотите или в «Москву»?

Несмотря на усталость, Виталик не утратил внятного отношения к жизни и помнил обо всех ее подробностях.

«На стену он, конечно, не похож, – окинув взглядом его полнеющую фигуру, подумала Рената, – но все равно он именно из тех мужей, про которых говорят, что жены за ними как за каменной стеной. Ну и хорошо! Тина и должна быть счастлива. Женщина «иди ко мне»…» – улыбнулась она про себя.

А вслух сказала:

– В «Москву». Леня сможет меня сейчас отвезти?

– Сможет, – кивнул Виталик. Глаза у него туманились все больше и больше. – Извините, Рената. Мы потом с вами поговорим. Я многое должен вам сказать. Если бы не вы… Но потом, потом!.. Извините. А Леня и отвезет, и в «Москве» при вас поживет. Мало ли…

– Вот уж этого совершенно не нужно, – отказалась Рената. – Ваш Леня безупречен, но, Виталий, я, честное слово, не испытываю ни малейшей необходимости в том, чтобы меня опекал посторонний человек. И чувствую я себя отлично, и рожать мне еще не скоро. Так что пусть он меня отвезет на свежий воздух и возвращается обратно в… В ваш Вавилон и Третий Рим, – сказала она.

Конечно, это прозвучало глупо и не к месту; Рената и сама не понимала, как у нее это вырвалось. Но, к счастью, у Виталика уже не было сил для того, чтобы замечать такие тонкости речи. Он сделал какой-то вялый жест рукой, наверное, означающий прощание, и побрел в комнату, оборудованную для отдыха счастливых мужей.

Уже в машине, глядя, как мелькает за окном этот мозаичный, этот неуловимый чувствами город, Рената подумала: «В «Москву», в «Москву»! Как хорошо…»

И блаженно зажмурилась, словно там, куда она ехала, ожидало ее какое-то небывалое счастье.

Глава 17

А может, это вот небывалое счастье и было.

Весна, во всяком случае, стояла в этом году и точно небывалая. В конце марта термометр уже показывал плюс пятнадцать, а к началу апреля температура и вовсе поднялась до двадцати, да так и осталась на этой отметке.

От такого необыкновенного тепла деревья сразу же окутались нежным лиственным туманом. Солнце ровно и ярко светило с утра до вечера, ни на минуту не уходя за облака, которые то легко летели по небу недлинными вереницами, то свободно раскидывались перистыми крыльями высоко над землей, над сосновым холмом «Москвы».

Веранда, на которой Рената теперь проводила целые дни, прогревалась солнечными лучами насквозь, и от этого ее потертые, растрескавшиеся доски уже к полудню делались такими теплыми, что на них хотелось лечь навзничь и не вставать до самого вечера.

Но она не ложилась на доски, конечно. Несмотря на блаженное состояние духа, голова у нее была на месте, и что ей можно делать, а что нельзя, она знала твердо.

По этой же причине Рената не ходила гулять далеко, несмотря на то что ее тянуло перейти речку по шаткому мостику, пройти мимо белой оштукатуренной стены монастыря, и идти потом долго-долго по вьющейся между холмами дороге к дальнему лесу, и войти наконец в этот лес, и увидеть, какой он – наверное, какой-нибудь таинственный, как в детских сказках, и, может быть, в нем водятся медведи, волки, лисы или хотя бы зайцы.

Но никуда она, конечно, не ходила. Благо, и на сосновом холме, возле самой дачи, было достаточно тихих мест, которые тешили воображение.

Рената спускалась с крыльца, отходила от дома на десяток метров и смотрела, как прямо у нее на глазах – это ей не казалось, так оно и было! – растут, поднимаясь все выше над травой, подснежники. Возможно, эти цветы, простые белые звездочки, назывались не подснежниками, а как-нибудь иначе, но ей нравилось называть их именно так. И ей казалось при этом, что ребенок вертится у нее внутри точно с таким же любопытством, с каким сама она смотрит на эти подснежники, и на монастырь за рекой, и на коричневые прошлогодние сосновые иглы, устилающие холм.

Все это были те важные составляющие жизни, значение которых по-настоящему понимают только дети, пока они еще не изобрели для себя множество сомнительных взрослых ценностей.

И Рената сейчас тоже понимала это значение – наверное, вслед за ребенком, который крутился у нее в животе.

Грустно было думать, что скоро ей придется покинуть этот бревенчатый дом, этот холм, все это предназначенное для счастливой жизни пространство. Но сделать это надо было обязательно, и очень скоро: Рената понимала, что как бы хорошо она себя ни чувствовала, а в больницу ей, с ее-то данными, хотя бы просто возрастными, надо будет лечь пораньше. А до больницы следует еще успеть купить все, что необходимо для ребенка.