Ренегат

Ланцелот рывком собрался. Оттягивать было не в его духе.

В этот дом не ходят просто так отвести душу. Только продавать.

Жалко.

— Погоди, — остановил мэтр. — Что покажу… Давно, небось, не видел.

Слукавил. Изначальный клинок Ланцелот не видел никогда. Его собственный был только одной из граней этого прототипа всех великих мечей. Эскалибур, и Грам, и кладенец тоже являли собой не более, чем грани.

Тихо светясь, мета-меч повис прямо в центре гостиной. Обычный глаз вообще не увидел бы его. Ланцелот рассматривал изначальник внутренним зрением, выделяя знакомые клинки.

Персиваль. Гарет. Амадис — давно уже сдался. Роланд. Последний, о чьем визите к мэтру Ланцелот слышал. А это — что, и Кей тоже?

Различив грань Артура, Ланцелот напрягся.

Он помнил. Когда рыцарей будет достаточно для окончательной победы, и каждый получит свою часть мета-меча, — тот совсем исчезнет. И наоборот. Если кто сумеет объединить все клинки в один, то…

Однако напрягся Ланцелот не поэтому. В мече не доставало всего одной части, и гость понял: свое дело к хозяину он закончит все равно.

— …Разум, который вы защищаете, — тупиковая ветвь развития. Чем дальше идет, тем больше открывает. А когда сам этим всем поперхнулся, то объявил, что уже все придумал и познал! А? Какова теория?

И мэтр захохотал.

Неужели я тоже так буду, снова подумал Ланцелот.

Заторопился:

— Начнем или нет?

— Быстрый ты, ой, быстрый… — сказал мэтр.

На столе, разделявшем их кресла, возник письменный прибор. Доска из полированного камня и ювелирной работы копье-скарификатор. Ланцелот боялся такого в детстве, когда сдавал кровь из пальца. Крови он и теперь не любил.

Вот так, сказал себе. Вот кто я теперь. Ходячая чернильница.

Копье покоилось в изящном сафьяновом футляре.

— Может, ланцет? — Мэтр блеснул ехидным глазом.

— Не смешно.

Ланцелот вызвал меч и положил на стол рядом с копьем.

— Душа самурая, — усмехнулся мэтр. Но не тронул. Пока это ему не принадлежало. — Итак, условия?

Ланцелот назвал.

Хозяин пошевелил усами. Задумался.

— Быстро ты… — изрек после некоторой паузы.

— Быстро, — легко согласился гость.

…Когда-то все было иначе. Рыцари нормальными трехмерными мечами сражались против колдунов, драконов и людоедов. С поправкой на местный фольклор. И все были довольны. Даже священники. Человек верил в демонов — но и в Бога тоже верил. А разум использовал для бытовых нужд и философских диспутов. Да и зачем по-другому? Грамотных мало, книг еще меньше.

Но разум помнил времена Аристотеля и Сенеки. И опять хотел господства. Только теперь в его картине мира не было места конкурентам. И началось. «Что за мастерское создание человек! Как благороден разумом!» Что оставалось делать тем, кого настойчиво изгоняли из реальности в область легенд?

Кто-то ушел туда, как ушли кентавры, фавны и дриады. А кто-то выбрал «внутреннюю эмиграцию». Даже с инквизицией временно оказалось по пути все-таки, было признание, что ты есть. Потом — эпоха романтизма. Помогло ненадолго. И набрала силу мимикрия. Вместо ожившей статуи — проволочник, вместо помела — НЛО. Взламывают заклятия маги-хакеры, транслирует телевидение наведенный морок. Да, и если разум когда-нибудь все же поймет, что такое электричество!..

Хотя — вряд ли.

— …А ведь ваш основатель, даже сойдя с ума, оказался умнее вас всех.

— Он не знал бремени меча!

— О, да! Его ржавая железка — не чета вашим… кухонным комбайнам. Он знал нечто поважнее.

— Что, например?

— Например, что разумное, доброе и вечное — не одно и то же.

— Мораль, — заметил гость, — не твой конек.

— Не мой, — признал хозяин.

Он вертел в руках договорную доску.

…Рыцари новых времен тоже были иными, и дело не в одних мечах. Рыцари стали… ну, узкими специалистами. Роланд создавал компьютерные экзорцист-вирусы, Кей прослыл разрушителем тоталитарных сект, Артур с группой пытались контролировать словесность. Тюрьма де Сада, изгнание Байрона и даже организация Союза советских писателей. Никто не давал права решать, чей талант деструктивный, чей нет — присвоили сами. Ланцелот не раз с ними спорил, но представить Артура вот здесь, у мэтра…

— Уверен, что больше ничего не хочешь?

— Уверен. Просто выхожу из комикса.

— Да, — сказал хозяин и пристальнее вгляделся в каменную поверхность доски. — Ваш основатель удостоился великой книги, а вы — всего лишь комиксов.

— Перестань трогать основателя!

Мэтр вдруг изо всех сил швырнул доску о решетку камина. Закурился дымок погашенной осколком свечи. Испуганно дернулось пламя других. На стене перевернулось чучело совы.

— Зачем? — задал вопрос Ланцелот.

— Не обязан давать разумных ответов, — мэтр с удовольствием надавил на «разумных».

Сафьяновый футляр был захлопнут и пущен в камин.

— Пошел вон… рыцарь.

Ланцелот поднялся.

— Стой. На посошок.

Та же картинка, что и в начале: причудливо ломаются одноэтажные улицы. Хрустит снег — будто стыд отзывается на каждом шагу.

Звезды мерцают сквозь ветви елей. Укоризненно поглядывает Персей. Мол, что же ты, брат мой.

…Лампа уличного фонаря зажглась неожиданно. Замигала нервно, с гудением.

Высветились, преграждая путь, три фигуры.

Супергерои, впрочем, и в темноте неплохо видят.