Ренегат

Я не стал вступать в бессмысленный спор и продрался через кусты, безжалостно ломая ветки и обрывая прихваченную морозцем листву. Снег едва-едва покрывал землю, из него торчал сухой бурьян, и отыскать следы беглеца получилось не сразу. Но — отыскал, благо под высоченными соснами оказалось светло, даже несмотря на затянутое серой пеленой небо.

— Это безумие! — вновь донеслось от дороги.

Безумие? Вовсе нет, всего лишь работа.

Я бежал меж деревьев с пистолем в руке. Под ногами шуршала трава и хрустел валежник, затем на глаза попалась извилистая тропка. Снег там пестрел отпечатками подошв, но я продолжил двигаться меж деревьев. Пусть и приходилось то и дело уклоняться от сучьев, зато был не так высок риск угодить в расставленную колдуном ловушку. Много ума не надо протянуть над тропинкой какую-нибудь гадость…

А вот попасть в засаду я нисколько не опасался. Потревоженное эфирное поле успокоиться еще не успело, затухающие колебания доносились издали, откуда-то из самой чащи леса. Беглец не потрудился заглушить биение внутренней энергии — либо не посчитал нужным, либо попросту не успел, и теперь незримая стихия вскипала и колыхалась в такт ударам его сердца.

До меня докатывались едва уловимые отголоски этих искажений, но хватало и этого. Я взял след. Азарт придал сил, истинное зрение раскрасило осенний лес в недоступные простецам цвета, мир стал понятен и прекрасен. У колдуна не было никаких шансов спрятаться от меня. Отыщу стервеца даже на дне морском!

На глаза попались протянутые меж деревьев призрачные нити; заклинатель все же оставил ловушку, вполне способную погубить неосторожного преследователя. Влетишь, запутаешься, да так и останешься висеть ссохшейся мумией. Даже зверье кости обглодать побрезгует.

Запалить усилием воли порох или усыпить человека мог любой ритуалист, в этих же нитях чувствовалась магия темная и запретная. Удивляться тут нечему — а кто еще свяжется с душегубами? — но прежде у меня теплилась надежда, что на большой дороге решил пошалить какой-то недоучка. Ан нет, не судьба.

— Святые небеса! — выдохнул я и замедлил шаг, став куда внимательней поглядывать по сторонам.

И даже так биение чужой силы понемногу усиливалось; колдун больше не убегал. Уверился в собственной безопасности или поджидает преследователей? Кто бы подсказал…

Деревья неожиданно расступились, и над небольшой прогалиной показалось пасмурное небо, дальше топорщились сухими ветвями мертвые сосны, белел припорошенный снегом поваленный ствол. Густой подлесок темнел бурой листвой, обзор сократился до пары десятков шагов. Всюду валежник, рыжий бурьян да голые ветви облетевших кустов. И тропа.

Незримая стихия по-прежнему подрагивала, потревоженная энергетикой беглеца, отыскать его не составляло никакого труда, но я не спешил. Эфирное поле уплотнялось и окутывало липкой незримой паутиной, теперь оно ощущалось буквально физически. Протяни руку — и прикоснешься. Но прикасаться не хотелось.

Впереди было место силы. Эманации потустороннего пронизывали все кругом, грели жаром незримого светила, дурманили сознание и сбивали с толку. Лишенные дара простецы не могли долго противостоять этому пагубному воздействию; они теряли над собой контроль и творили в подобных местах жуткие вещи. А на кровь, страх и боль будто акулы из глубины являлись обитатели запределья. Бестелесные духи мне не страшны, но чернокнижник — не простец, он может докричаться до кого-то действительно опасного.

— Ангелы небесные! — тихонько охнул я и начал забирать правее, огибая урочище по лесу против хода солнца.

Заметив дрожавшую на ветру осинку, зажал пистоль под мышкой и кинжалом срезал две ветки. Одну сразу убрал в сумку, на коре другой острием клинка быстренько накидал примитивную формулу, сложностью едва ли превосходящую наговоры безграмотных деревенских ведьм. Зуд в левой руке после касания эфирного сгустка так до конца и не прошел; если ситуация выйдет из-под контроля, жезл — даже столь убогий — лишним точно не будет.

Колыхания незримой стихии становились все резче и обрывистей, и я двинулся к эпицентру искажений, заходя с севера. Неглубокий овраг привел к прогалине, посреди которой торчала расщепленная ударом молнии сосна. Давнишний пожар изрядно проредил подлесок, всюду из снега торчал бурьян. Тут и там синели пожухлые цветки василька, желтел сухой хвоей погибший куст можжевельника.

Близость запределья ощущалась все явственней; меня то бросало в жар, то охватывал противоестественный холод. Во рту появился привкус крови — а скорее, даже воспоминание о нем! — торс прострелила боль от давным-давно зажившего шрама. И левая рука… Ее словно жалила стая невидимых ос; пальцы свело судорогой, и мало-помалу боль начала захлестывать плечо и подкатывать к шее.

За что не люблю чернокнижников, так это за эгоизм. Призывают силы, которые и осмыслить не в состоянии, а мне страдать…