Ренегат

— Вы ведь сын епископа Ренарда?

— Незаконнорожденный, — отметил я.

Его преосвященство смерил меня внимательным взглядом ореховых глаз.

— Я встречался с ним, когда совершал паломничество в Сияющие Чертоги, — сказал он вдруг. — Епископ Ренард тогда возглавлял Кафедру благочестивых раздумий, и ему благоволил сам понтифик. Что же случилось?

У ортодоксов и догматиков было мало причин испытывать приязнь друг к другу, поэтому я ответил, не вдаваясь в подробности:

— Папенька поставил не на ту лошадь.

Точнее — не на того коня. Кардинал Риз был породистым жеребцом, он имел все шансы прийти первым в забеге на место наместника Сияющих Чертогов, только очень уж не вовремя умер. Для его приближенных настали тяжелые времена, и вместо кардинальского перстня и назначения на пост главы Канцелярии высшего провидения отец получил ссылку в родовое имение.

— Политика! — процедил епископ Вим. — Грязная политика! Во что догматики превратили Сияющие Чертоги, подумать только! — Он вновь отпил кофе и вдруг резко спросил: — Вы ведь догматик, не правда ли?

Я покачал головой:

— Я ритуалист. Признание догмата о верховенстве наместника Сияющих Чертогов для меня равнозначно добровольному заточению в монастырь. А между тем я здесь.

— Как же вас занесло по эту сторону Рейга? — поинтересовался хозяин кабинета. — В письме, — постучал он худым указательным пальцем по лежавшим на столе бумагам, — об этом ничего нет.

— Все дело — в моем даре, — вздохнул я. — В четырнадцать лет у нас с братом проявилась склонность к тайному искусству. Мы с ним были близнецами, но Рудольфу повезло родиться истинным магом, а я… Вашему преосвященству прекрасно известно, как догматики относятся к ритуалистам. Клеймение ангельской печатью или заточение в монастырь — выбор невелик. Отец резонно полагал, что заблокированный дар рано или поздно сведет меня с ума, а постриг в монахи давал идеального заложника его… политическим оппонентам. Поэтому папа отправил нас с братом учиться на другую сторону Рейга в Кальвортский университет.

— Вас — понятно. Но зачем понадобилось отсылать вашего брата?

— Предполагалось, что Рудольфа вернут обратно, как только политическая обстановка станет более благоприятной. Но этого так и не произошло.

Епископ Вим сделал маленький глоток кофе, немного помолчал, затем сказал:

— Ваш брат погиб из-за связи с запредельем. Как он стал чернокнижником?

Я поднял взгляд к потолку, вздохнул, затем покачал головой.

— Рудольф не был чернокнижником.

Хозяин кабинета встряхнул сопроводительные бумаги.

— Вашего брата предали вечной анафеме, пусть и посмертно! Останься он живым, его бы утопили, а тело сожгли и прах развеяли по ветру!

Слова пробежались по спине ледяными мурашками.

«Останься он живым!» Но остаться живым Рудольф Олеандр вон Черен попросту не мог. Анафема неспроста называлась вечной. У таких дел не существовало срока давности; человек оказывался вне закона раз и навсегда. Сколько бы лет ни прошло, о пересмотре вердикта и помиловании не могло идти и речи.

— Рудольф не был чернокнижником, — упрямо повторил я, хоть и приходилось буквально выдавливать из себя слова, — он был влюбленным дураком.

— Продолжайте!

— Люди всегда найдут повод считать себя лучше других. Один профессор в Кальворте полагал, будто лишь истинные маги способны постичь все тонкости управления эфиром. Он собрал вокруг себя одаренных школяров, создал некий клуб. Клуб Зеленого огня. Мой брат не воспринимал эти идеи всерьез, ему просто вскружила голову одна из вхожих в сообщество девиц. Любовь слепа.

— И к чему это привело?

— Профессор… — Было неприятно произносить его имя, но я пересилил себя. — Профессор Костель заигрался. Всерьез уверился, что с помощью кучки одаренных юнцов способен взять под контроль одного из князей запределья. Никто из них не пережил ритуала. Никто. Сгинул и мой несчастный брат.

— Он сам выбрал свою судьбу.

Я склонил голову в знак согласия и не стал говорить, что вина целиком и полностью лежит на профессоре Костеле. Даже откажись кто-нибудь вхожий в клуб Зелёного огня от участия в злосчастном ритуале, это решение его бы уже не спасло. Участь каждого из тех школяров была предрешена много раньше, когда соблазнённые речами наставника они ради постижения тайн мироздания ступили на скользкую дорожку чернокнижия.

Епископ Вим поставил пустую чашечку на блюдце и задумчиво произнес:

— Во Вселенскую комиссию устраиваются идеалисты и карьеристы. — Он остро глянул на меня и даже слегка подался вперед. — Вас же туда привела неудовлетворенная месть, так?

— Полагаете, в этом есть нечто предосудительное?

Хозяин кабинета ничего не ответил, поворошил лежавшие перед собой бумаги, затем усмехнулся:

— Три года в магистрах-исполняющих утолили вашу жажду крови?

Я покачал головой:

— Скорее, мне надоело быть инструментом в чужих руках. В качестве магистра-расследующего я волен сам определять целесообразность тех или иных действий.

— Похвально, — улыбнулся епископ, но улыбка коснулась лишь губ. Глаза остались донельзя серьезными. — Насколько хорошо вы разбираетесь в способах наведения и снятия порчи?