Ренегаты

Три коротких гудка возвещают, что поезд прибыл на станцию. Костыль открывает глаза, облизывает губы, кивает на дверь – пора, мол. Я беру контейнер, автомат – сургучные печати болтаются, напоминая шоколадные медальки. При мысли о шоколаде во рту собирается вязкая, густая слюна. Очень хочется пить.

Пей сидр, Лау, сидр хороший,
Кружка, кружка, поллитровка.

А еще есть и спать. Кроме нас, на экспресс садятся несколько железнодорожников, они сразу идут к первому вагону. У нас, согласно билетам, пятый «гражданский», это обычный пассажирский пульман плацкартного типа, из зеленого гофрированного железа, только окна забраны частой решеткой.

Удивительно, в северном Центруме таких вагонов не встретить уже много лет, а тут – пожалуйста.

– Небось и белье выдают? – улыбаюсь, киваю на вагон.

– Хрена лысого, – бурчит Костыль. Он вообще что-то сильно не в духе после того, как подремал.

Кондуктор, ражий детина в черной суконке с эмблемами подвижного состава – колесо с силуэтом паровоза – в петлицах, равнодушно посмотрев на билеты, кивает.

– Двенадцатое и тринадцатое. Кипяток будет через час.

Поднявшись по откидной лесенке, заходим. В нос шибает дикая смесь запахов – железо, гарь, пот и ваниль.

– Что за… – начинает Костыль и смолкает.

Вагон полон женщин, точнее, девиц. Они по двое сидят на скамейках, чинно сложив руки на обтянутых подолами платьев коленках, одинаковые, словно куклы, выточенные из темного дерева. Гладкие черные волосы расчесаны на пробор, большие блестящие глаза смотрят вопросительно, маленькие ротики улыбаются. От запаха ванили кружится голова. Поезд идет из Хартмы, а там этот аромат считается самым сексуальным и привлекающим мужчин.

– Это что такое? – поворачивается ко мне Костыль. Он явно растерян.

Усмехаюсь в ответ:

– Джавальские проститутки. Вербуются в публичные дома Сургана – на родине другой работы нет.

Мы проходим на свои места, садимся. Напротив – две девицы, в руках у одной корзинка с бисером. Ловкие тоненькие пальчики плетут какое-то украшение. Вторая смотрит на нас, потом, певуче выговаривая слова, спрашивает по-джавальски:

– Здравствуйте, как поживаете?

– Спасибо, потихоньку, – бурчит Костыль. Он явно не в своей тарелке, да к тому же его джавальский оставляет желать лучшего.

Вагон дергается. Истошно орет гудок паровоза, и пакгаузы Соляной плывут за окнами в прошлое. «Стена кирпичная, часы вокзальные. Вагончик тронется, перрон останется».

– Могу предложить вам асьон? – вежливо спрашивает девица.

Асьон – это традиционное джавальское походное кушанье, что-то вроде нашего кырта, сушеный творог, смешанный со специями. Отлично утоляет голод, но пить после него хочется неимоверно. Асьон – еда бедняков. В Джавале сейчас экономическая ситуация оставляет желать лучшего – примерно как у нас в Молдавии или на западе Украины. Это даже не вариант «бедненько, но чистенько», это скорее «последний хрен без соли доедаем».

Костыль кивает, развязывает свой рюкзак, достает банку тушенки и упаковку галет.

– Это вот от нас.

Джавалка улыбается, раскладывая на чистой тряпице брусочки асьона. Ее товарка, отложив бисер, выкладывает парсы и вуми, сушеные фрукты типа нашей кураги. Костыль вскрывает тушенку, пододвигает банку на середину стола:

– Угощайтесь, девочки.

Я наклоняюсь к его уху, шепчу:

– Ты про ручник не забывай, если решил разогнаться.

– В смысле?

– У этих девочек, через одну как минимум, есть в запасе маленький сюрпризец. А у некоторых, может, и не маленький.

Костыль непонимающе смотрит на меня.

– Трансвеститы, – объясняю по-русски. – Традиция. Храмовые рабы в Джавале испокон веков должны были ублажать паломников, а женщинам запрещалось переступать Священный Порог. Вот они и приспособились. «Потому что на десять девчонок по статистике девять ребят».

– Да ладно… – Маленькие глазки Костыля становятся большими от удивления.

– Эу, Джаваль, Джаваль! – услышав знакомое слово, улыбаются девицы, по очереди запуская деревянные пластинки-они, заменяющие на юге ложки, в банку с тушенкой. – Джаваль – хорошо!

– Хорошо, – киваю, закидываю в рот брусочек асьона и иду к кондуктору. Черт с ним, с кипятком, пусть нальет простой воды. Хочется пить – и спать.

Поезд набирает ход, вагон покачивается, под ногами колеса выбивают одинаковый во всех мирах ритм: тудух-тудух, тудух-тудух…

* * *

В столицу Сургана, славный город Тангол, прибываем ночью. Всюду – тусклые огни фонарей, по мокрому от недавнего дождя перрону прохаживается железнодорожная стража, у входа на вокзал торчат сурганские полицейские в серых кителях и каскетках. Рядом на стене – агитационный плакат. На фоне многобашенных танков, прущих на зрителя, – суровый хлопец в стальном рабочем шлеме, сжимающий в пудовых кулачищах кузнечный молот. Хлесткая подпись: «Как завещал Первый Кузнец!» «Броня крепка и танки наши быстры», в общем.