Ренессанс. Декамерон. Сонеты

Иди, Амур, иди к владыке моему,
Поведай про мои мученья,
Скажи, что к смерти я пришла, из спасенья
Скрывая страсть мою к нему.
Молю тебя, Амур, о, сжалься надо мною!
Спеши туда, где он, мой господин, живет;
Скажи, что день и ночь его я всей душою
Желаю и люблю: так много он дает
Мне высшей сладости. И страшно мне – не скрою,
Что в гроб огонь меня сведет,
В котором я горю; жду не дождусь, чтоб тот
Час наступил, когда избавлюсь от терзаний
Стыда, боязни и желаний…
Молю, скажи, что он – виновник злу всему.

Амур, с минуты той, как я в него влюбилась,

Во мне ты поселил не мужество, а страх,
Не позволяющий, чтоб я хоть раз решилась
Открыто о моих желаньях и мечтах
Сказать тому, чья власть так страшно проявилась.
И смерть идет ко мне – смерть тяжкая. Но ах,
Быть может, о моих мучительных скорбях
Он был бы рад узнать, чтоб к благу
Моей души в ней поселить отвагу.
Пред ним уж не давать таиться ничему.

Но так как, о Амур, тебе угодно было

Настолько твердости не дать на долю мне,
Чтоб сердце – чрез посла иль знаками – открыло
Владыке своему, что скрыто в глубине,
То я молю тебя, мой повелитель милый,
Пойти к нему, о том ему напомнить дне,
Когда увидела его я на коне,
С копьем и со щитом, на доблестном турнире,
И стал он мне с тех пор всего дороже в мире,
И боль сердечную лишь смертью я уйму.

Эти слова Минуччьо тотчас же положил на нежную и жалобную мелодию, какую требовало их содержание, и на третий день отправился ко двору, когда король Пьетро был еще за столом; король и попросил Минуччьо спеть ему что-нибудь под звуки своей скрипки. Потому он начал петь свою канцону, так нежно себе подыгрывая, что все, сколько их ни было в королевском покое, были, казалось, поражены и слушали молча и внимательно, а король чуть ли не более других. Когда Минуччьо кончил свою песню, король спросил его, откуда она взялась, ибо ему казалось, что он никогда ее не слыхал. «Государь мой, – отвечал Минуччьо, – не прошло и трех дней с тех пор, как сложены были и слова и музыка», а когда король спросил, для кого, он ответил: «Я никому не смею открыть этого, кроме вас». Желая о том узнать, король, когда убрали со стола, позвал его в свою комнату, где Минуччьо по порядку рассказал ему все, что слышал. Король сильно тому порадовался, много похвалил девушку и сказал, что такой достойной девушке следует оказать сострадание; пусть отправится к ней от его имени, утешит ее и скажет, что в тот же день под вечер он непременно придет посетить ее.

Минуччьо, очень счастливый тем, что понесет девушке столь приятную весть, отправился к ней, не останавливаясь, с своей виолой и в беседе с ней наедине передал все, что было, а затем спел и песню под звуки виолы. Девушка была так обрадована и довольна этим, что тотчас же явственно обнаружились громадные признаки ее выздоровления, и, тогда как никто из домашних ничего не знал и не подозревал, принялась с страстным желанием поджидать вечера, когда надеялась увидеть самого повелителя.