Ренессанс. У истоков современности

Вернувшись в Рим, Поджо окунулся в знакомую рутину папского двора, предавшись привычным занятиям: договаривался о доходных сделках, обменивался циничными анекдотами во «вральне», переписывался с коллегами-гуманистами, вздорил с соперниками. Суматошное чиновничье существование – двор редко оставался на одном и том же месте сколько-нибудь длительное время – не мешало ему переводить древние тексты с греческого языка на латынь, копировать манускрипты, сочинять эссе на моральные проблемы, философские и риторические трактаты, диатрибы, писать траурные речи об усопших друзьях: скончались Никколо Никколи, Лоренцо де Медичи Пополано, кардинал Никколо Альбергати, Леонардо Бруни, кардинал Джулиано Чезарини.

Поджо обзавелся и детьми. Со своей любовницей Лучей Паннелли, если имеющиеся свидетельства верны, он нажил двенадцать сыновей и двух дочерей. По тем временам Поджо вел себя предосудительно, но он и не скрывал наличия внебрачного потомства. Когда кардинал, с которым у него сложились дружеские отношения, устроил ему взбучку за сомнительное поведение, Поджо признал свою вину, но язвительно добавил: «Разве мы не видим, как во всех странах священники, монахи, аббаты, епископы и даже духовные лица более высокого ранга наживают детей от замужних женщин, вдов и даже от девственниц, посвятивших себя служению Господу?»

По мере возрастания доходов, а налоговые записи свидетельствуют, что после возвращения из Англии они значительно приумножились, менялся и образ жизни Поджо. Он по-прежнему страстно увлекался античными текстами, но поисковые экспедиции прекратились. Поджо пошел по стопам своего богатого друга, начав коллекционировать предметы старины. «У меня целая комната заполнена мраморными головами», – похвалялся он в 1427 году. В том же году Поджо приобрел дом в Террануове, тосканском городке, где родился и где теперь будет наращивать богатства. Денег на усадьбу он заработал, скопировав манускрипт Ливия и продав его за 120 золотых флоринов.

Отец Поджо, погрязший в долгах, когда-то был вынужден бежать из города. Его сын задумал создать здесь свою «академию», куда он смог бы укрыться в старости и жить в свое удовольствие. «Я нашел великолепный мраморный женский бюст12, совершенно неповрежденный и мне очень полюбившийся, – писал Поджо спустя несколько лет. – Его обнаружили, когда рыли фундамент для одного дома. Я позаботился о том, чтобы бюст принесли ко мне и поставили в саду, который мне хочется украсить древностью». Об очередном приобретении изваяний Поджо сообщал: «Когда они будут доставлены, я помещу их в гимназии»13. Академия, сад, гимнастическая школа – Поджо мечтал воссоздать, хотя бы для себя, мир античных греческих философов. И не скупился на затраты, чтобы придать ему соответствующую эстетическую привлекательность. «Скульптор Донателло видел одну из статуй и дал ей высокую оценку», – гордился Поджо.

Тем не менее жизнь Поджо никогда не была спокойной. В 1433 году, когда он служил апостолическим секретарем понтифика Евгения IV, преемника Мартина V, в Риме вспыхнуло восстание против папства. Переодевшись монахом и бросив своих сторонников на произвол судьбы, папа сбежал в лодке по Тибру в Остию, где его ожидало судно, подготовленное флорентийскими союзниками. Бунтовщики, столпившиеся на берегу реки, признали его и закидали камнями. Папе все-таки удалось уйти от них. Поджо с побегом не повезло: его поймала одна из банд врагов понтифика. Переговоры об освобождении не давали никакого результата, пока его не вынудили откупиться за весьма солидную сумму.

Как бы то ни было, неприятности оказывались преходящими, и Поджо мог вернуться к своим занятиям книгами, статуями, переводами, пререканиями и наращиванием богатств. Наконец, 19 января 1436 года произошло самое знаменательное событие в его жизни: он женился на Вадже ди Джино Буондельмонти. Ему исполнилось пятьдесят шесть лет, новобрачной – восемнадцать. Брак был совершен не ради денег, Поджо прельстили более высокие материи, своего рода культурный капитал [42] 14. Семья Буондельмонти занимала далеко не последнее место в ряду древних феодальных родов во Флоренции. Хотя в своих сочинениях Поджо и порицал людей, гордящихся аристократическим происхождением, видимо, он все же испытывал влечение к знатности. Для тех же, кто насмехался над его женитьбой, Поджо написал диалог «An seni sit uxor ducenda» –«Надо ли жениться старику?». Предсказуемые возражения, на грани мизогамии, получают предсказуемые ответы, тоже не менее сомнительные. Согласно мнению противника – в его роли выступает не кто иной, как Никколо Никколи, – глупо старику, тем более ученому человеку, менять свой привычный образ жизни на неизвестное, чуждое и рискованное бытие. Новобрачная может оказаться капризной, злой, несдержанной, гулящей и ленивой. Если она вдова, то неизбежно будет вспоминать о счастливых днях, проведенных с бывшим мужем. Если попадется юная девица, то ей наверняка наскучит стареющий супруг. А если еще появятся и дети, то старика всегда будет мучить мысль о том, что он оставит их до того, как они повзрослеют.

Но нет – не соглашается апологет, – многоопытность мужчины в зрелых годах компенсирует неискушенность молодой жены, он может лепить из нее все, что угодно. Он будет сдерживать ее горячность, а если судьба даст им и детей, то они станут его утешением в глубокой старости. Кроме того, с какой стати его жизнь должна быть короткой? Сколько бы лет ему ни отведено, он проживет их в обществе человека, которого любит. Развязка наступает тогда, когда сам Поджо заявляет, что он счастлив, а Никколи признает: в жизни могут быть исключения из пессимистических правил.

В эпоху, когда, по нашим стандартам, средняя продолжительность жизни была сравнительно низкой, Поджо показал неплохой пример долголетия. Он счастливо прожил с Ваджой более четверти века. Она родила ему пять сыновей – Пьетро Паоло, Джованни Баттиста, Якопо, Джованни Франческо, Филиппо и дочь Лукрецию. Все они благополучно стали взрослыми людьми. Четверо из пятерых сыновей избрали церковную карьеру, пятый, Якопо, стал выдающимся ученым. Он оказался причастным к заговору Пацци против Лоренцо и Джулиано де Медичи, и его повесили во Флоренции в 1478 году.

О судьбе любовницы и ее четырнадцати детей ничего не известно. Друзья упивались его нравственной чистотой и добродетельностью. Враги распространяли истории о равнодушии, приводя в пример брошенных внебрачных детей. Согласно Валле, Поджо отменил процесс признания четверых сыновей, рожденных Лучой, законными. Это обвинение может быть и злостным наветом, которыми традиционно обменивались гуманисты-соперники, хотя у нас нет и свидетельств, которые указывали бы на то, что Поджо проявлял заботу о тех, от кого отказывался.

Как мирянин, Поджо не был обязан уходить со службы при папском дворе после женитьбы. Он ревностно служил папе Евгению IV в продолжение многих лет, отмеченных острыми конфликтами между папством и церковными соборами, дипломатическими дрязгами, гонениями на еретиков, военными авантюрами, побегами и полномасштабной войной. После смерти Евгения в 1447 году Поджо остался на посту апостолического секретаря папы Николая V.

Это уже был восьмой по счету папа, которому служил Поджо в качестве секретаря, и постаревший чиновник, которому уже было далеко за шестьдесят, начал чувствовать усталость. Кроме того, его отвлекали другие дела. Все больше времени у него отнимало сочинительство, требовало внимания и растущее семейство. Вследствие флорентийского происхождения жены активизировались контакты с этим городом, ценные для Поджо. Он считал Флоренцию и своим родным городом и старался посещать его хотя бы раз в год. С другой стороны, ему приносила удовлетворение служба при новом понтифике. Еще до избрания Николай V, в миру Томмазо да Сарцана, проявил себя как просвещенный гуманист. Он отличался той же склонностью к классическим познаниям, которая была присуща Петрарке, Салютати и другим выдающимся гуманистам.

Поджо, повстречавшийся с ним в Болонье и успевший подружиться, в 1440 году посвятил ему одно из своих произведений – «О несчастии государей». Теперь в поздравительном послании, отправленном по случаю избрания, он заверял папу в том, что не всем государям уготовано быть несчастными. Ваше новое, высокое положение, возможно, лишит вас радостей, которые приносят дружба и литература, писал Поджо, но вы по крайней мере можете стать «покровителем людей-гениев и будете способствовать тому, чтобы свободные искусства подняли свои поникшие головы»15. «Позвольте надеяться, ваше святейшество, – добавлял Поджо, – что вы не забудете ваших старых друзей, среди которых нахожусь и я».

Хотя властвованием Николая V Поджо мог быть в целом доволен, идиллия, о которой мечтал апостолический секретарь, оказалась призрачной. Именно в этот период состоялась потасовка с Георгием Трапезундским – с воплями и нанесением ударов. Его, наверно, расстроило и то, что папа, в котором он хотел видеть патрона гениев, взял к себе апостолическим секретарем заклятого врага Лоренцо Валлу. Поджо и Валла не преминули сразу же ввязаться в публичную перебранку, награждая друг друга ехидными комментариями по поводу ошибок в латыни и еще более язвительными замечаниями в отношении личной гигиены, секса и семьи.

Пошлость ссор только усиливала желание уйти в отставку, не покидавшее Поджо с того времени, когда он купил дом в Террануове и начал коллекционировать древние артефакты. Поджо уже заслужил право на отдых: он пользовался широкой известностью как знаток античности, ученый, писатель и влиятельный папский чиновник. Поджо завел друзей во Флоренции, породнившись с одной из самых знатных семей города, сблизился с родом Медичи. Хотя он большую часть взрослой жизни провел в Риме, флорентийцы с радостью приняли бы его в свое сообщество. Правительство Тосканы одобрило законопроект, специально посвященный его особе. В нем с удовлетворением отмечалось, что Поджо заявил о своем намерении вернуться на родную землю и провести остаток жизни в научных изысканиях. Поскольку литературные труды не позволяют ему достичь того же уровня достатка, какой дает коммерческая деятельность, то и он сам, и его дети освобождаются от уплаты всех налогов.

В апреле 1453 года умер канцлер Флоренции Карло Марсуппини. Канцлер был убежденным гуманистом, перед смертью он переводил «Илиаду» на латынь. Это пост уже не воплощал сосредоточие государственной власти, усиление могущества Медичи снизило политическую значимость канцлерства. Много лет минуло с тех пор, когда владение классической риторикой Салютати имело решающее значение для выживания республики. Однако традиция, чтобы пост канцлера занимал выдающийся ученый, утвердилась: в этом качестве два срока прослужил друг Поджо, необычайно одаренный историк Леонардо Бруни.

Должность была и высокооплачиваемой и престижной. Флоренция осыпала своих канцлеров-гуманистов всевозможными благами и почестями, на который был только способен процветающий и гордый город. Канцлерам, умиравшим при должности, устраивали государственные похороны, превосходившие пышностью погребения любого другого гражданина республики. Когда семидесятитрехлетнему Поджо предложили этот пост, он без колебаний согласился. Более пятидесяти лет он служил при дворе абсолютного монарха, теперь ему предстояло стать главой города, прославившегося своей приверженностью к гражданским свободам.

Пост канцлера Флоренции Поджо занимал пять лет. В правительстве не все шло гладко под его руководством. Поджо, похоже, пренебрегал менее значительными обязанностями. Но он добросовестно исполнял свою символическую роль, находя время и для литературных занятий. В этот период Поджо написал угрюмое двухтомное сочинение «О презренности человеческого существования». Диалог, начинаясь с завоевания Константинополя турками, переходит затем к бедам, которые сваливаются на головы практически всех мужчин и женщин любых сословий и профессий и во все времена. Один из собеседников, Козимо де Медичи, заявляет, что надо сделать исключение для пап и князей церкви, которые, похоже, живут в роскоши и довольстве. Говоря от своего имени, Поджо отвечает: «Могу засвидетельствовать (ибо жил с ними пятьдесят лет), что мне не встретился ни один, кто бы не жаловался на жизнь, не испытывал бы беспокойство, смятение, тревоги и страхи»16.

Мрачный настрой диалога можно воспринять как признак того, что Поджо под конец жизни одолела грусть. Однако другое произведение, относящееся к тому же периоду, опровергает это предположение. Еще полвека назад он освоил греческий язык и теперь перевел на латынь смешную сатиру Лукиана Самосатского «Осел», о колдовстве и метаморфозах. И уж совсем не подтверждает унылость настроений третье сочинение – патетически-пристрастное изложение «Истории Флоренции» с середины XIV века. Необычайное тематическое разнообразие трех сочинений – одно из них вполне соответствует вкусам средневекового аскета, другое отражает настроения гуманиста Ренессанса, а третье – гражданского патриота – указывает лишь на противоречивый характер и его психологического состояния, и общественного положения.

В апреле 1458 года, после того как ему исполнилось семьдесят восемь лет, Поджо подал в отставку, заявив, что намерен посвятить себя науке и литературе как частное лицо. Спустя восемнадцать месяцев, 30 октября 1459 года, он умер. Поскольку он уже не занимал пост канцлера, правительство Флоренции не устроило государственные похороны, организовав погребальную церемонию в церкви Санта-Кроче и вывесив портрет, исполненный Антонио Поллайоло, в одном из общественных залов города. Город заказал и статую, которую водрузили перед собором Санта-Мария дель Фьоре. Через столетие, в 1560 году, когда переделывали фасад собора, статую перенесли в другое место, и теперь она является частью скульптурной группы из двенадцати апостолов. Любой истинный христианин был бы рад такой чести, но Поджо вряд ли посетили бы какие-либо восторженные чувства. Он всегда предпочитал общественное признание.