Ренессанс. У истоков современности

С друзьями в курии Поджо любил делиться шутками по поводу корыстолюбия, глупости и сексуальной озабоченности монахов. Он не верил в их благочестие. «В своем существовании они уподобляются кузнечикам, стрекочущим в траве, – писал Поджо. – И я не могу не думать о том, что им слишком много платят за стрекотание»[32]. Даже жесткая монастырская духовная дисциплина казалась ему ничтожным бременем в сравнении с действительно тяжелой работой в поле: «Они превозносят свои труды чуть ли не как подвиги Геракла, потому что поднимаются ночами, чтобы прочесть молитвы во славу Господа. Безусловно, всяческого уважения заслуживают их упражнения в пении псалмов. Но что бы они сказали, если бы их заставляли рано подниматься и пахать, подобно крестьянину, в дождь и ветер, босоногими, едва прикрытыми лохмотьями?» Вся идея монашества представлялась ему от начала до конца ханжеской.

Однако все эти чувства Поджо, естественно, таил в глубине души. Он презирал монашество, но прекрасно понимал его. Он знал, куда именно должен пойти в монастыре и какие слова произнести, чтобы перед ним открылись двери и ему дали в руки то, что нужно. Более того, Поджо отлично знал, как должны выглядеть и как были сделаны предметы, которые он искал. Хотя Поджо и считал монашество проявлением лености, он понимал и то, что желанные ценности сохранились только благодаря кропотливым, самоотверженным и многовековым усилиям этой уникальной организации человеческого общежития.

Бенедиктинский устав поощрял и физический труд, а не только молитвы и чтение. К физическому труду он относил и письмоводительство. Ранние основатели монашеских орденов не считали возвышенным занятием переписывание манускриптов; копировали тексты в Древнем мире преимущественно грамотные рабы. Труд, и утомительный и унизительный, создавал необходимые условия для аскетического воспитания духа. Поджо не был приверженцем духовной дисциплины. Предприимчивый и амбициозный, он хотел блистать, а не томиться в неизвестности. Переписывание манускриптов, что он делал с непревзойденным мастерством, было для него скорее эстетическим, а не аскетическим занятием. Оно позволяло завоевывать репутацию и престиж. Поджо мог с первого взгляда оценить, с восхищением либо с презрением, сколько труда и таланта было вложено в манускрипт, лежащий перед его глазами.

Не всякий монах мог со знанием дела копировать тексты, точно так же, как и не каждый инок мог адекватно работать в поле, чтобы обеспечивать выживание всей общины. Уже в самых ранних монастырских правилах предусматривалось разделение труда. В правилах святого Ферреоля (530–581), французского бенедиктинца, говорилось: «Тому, кто не переворачивает землю плугом, надлежит писать пальцами на пергаменте». (В равной мере было справедливо и обратное обязательство: тому, кто не пишет на пергаменте, надлежит встать за плуг.) Писец, отличавшийся необычайно красивым, ясным и четким почерком, понятным для любого монаха, и особенно аккуратно копировавший текст, ценился очень высоко. К примеру, в германских землях и в Ирландии действовали уложения «вергильд», предусматривавшие наказания вирами, пени за совершение убийств: 200 шиллингов – за убийство простолюдина, 300 – за убийство духовного лица низшего ранга, 400 – за нападение на духовное лицо во время проповеди и так далее. Убийство писца приравнивалось к насилию над епископом или аббатом.

Относительно более суровое наказание за убийство писца во времена, когда жизнь человека вообще почти ничего не стоила, свидетельствует об одном: как важно и трудно было монастырям добывать книги, необходимые для принуждения братьев к чтению. Даже самые известные библиотеки Средневековья были крайне бедны в сравнении с книжными хранилищами античного периода, Багдада или Каира. Для того чтобы обзавестись самым скромным собранием книг в эпоху, когда еще не существовало печатных станков, надо было иметь собственный скрипторий, мастерскую, в которой монахи должны были долгими часами переписывать манускрипты. Вначале писцы, очевидно, размещались в крытых галереях, и, хотя у них от холода иногда коченели пальцы, по крайней мере для работы было достаточно света. Позднее для копиистов отводились или строились специальные помещения. Большие монастыри, особенно заинтересованные в престижных книжных собраниях, располагали просторными залами со стеклянными окнами, где монахи, иногда до тридцати человек, сидели за столами, иногда поставленными на расстоянии друг от друга.