Ренни

— Что? — спросила я, глядя на нее и несколько раз медленно моргая, потому что, как я пыталась убедить себя, слишком долго смотрела на свои собственные записи. Реальность заключалась в том, что мои глаза опухли от вчерашнего плача. Но я не хотела признаваться в этом даже самой себе.

— Ло хочет видеть тебя в свободной комнате, — сказала она, уходя прежде, чем я успела задать ей вопрос.

В свободную комнату?

В целом мы все спали в казармах. Это было то, что было наиболее знакомо большинству бывших военных членов Хейлшторма. И это было просто благоразумно. Но Ло держала свободную комнату с односпальной кроватью, тумбочкой и комодом отдельно. Иногда она находила кого-то, кто страдал какой-то тяжелой формой посттравматического расстройства, и ему снились кошмары, которые не давали всем уснуть. Или иногда нам нужно было предложить безопасное убежище для кого-то, с кем мы столкнулись во время операции, от кого нельзя было ожидать, что он будет спать в казарме, полной незнакомцев. Так вот почему у нас была свободная комната.

Поскольку в ней буквально не было ничего, кроме упомянутых трех пунктов, я не могла понять причину, по которой Ло хотела встретиться со мной там. Повсюду были офисы, если она хотела уединиться, чтобы поговорить со мной или накричать на меня.

Я почувствовала, как у меня скрутило живот, вспомнив, как она в тогда заставила меня вернуться в лагерь Приспешников.

Она угрожала мне.

Нет, хуже.

Она угрожала моей работе.

Я не могла не задаться вопросом, были ли мои отношения и последующее их расторжение и уход с работы, на которую она меня послала, причиной, по которой она хотела меня видеть. Чтобы уволить меня. Чтобы вышвырнуть меня вон. Чтобы оторвать от себя единственную истинную константу в моей жизни.

Хейлшторм, во всех смыслах и целях, был моей зоной комфорта.

Это было все, что у меня было в этом мире.

Она не могла отнять это у меня.

— Ло? — спросила я, входя в пустую комнату, темную, как и большинство комнат в Хейлшторме, поскольку у нас не было окон, кроме одной лампы. — Я знала, что она не могла иметь в виду свободную комнату, — сказала я себе, качая головой.

Затем дверь за мной захлопнулась, заставив мой желудок упасть вниз, моя рука инстинктивно потянулась к карману, где я держала маленький брелок для самообороны с прорезями для пальцев и очень острыми концами, предназначенными для серьезного выкола глаз.

Я резко обернулась, горло сжалось.

И я не увидела Ло.

О, нет.

Я увидела Ренни.

Увидев его, мой живот начал сильно трепетать, что я пыталась игнорировать или найти этому какое-либо объяснение, кроме счастья.

Но я ничего не смогла найти.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я, заставляя себя скрестить руки на груди, возможно, это был единственный способ не подойти к нему и не обнять его.

В этот момент я начала задаваться вопросом, была ли Эшли права, не отталкивала ли я его по неправильным причинам. Правда, он облажался. Но мы все облажались. Никогда раньше я не была из тех, кто слишком остро реагирует, ну, на что угодно, и поначалу мне было трудно понять, что именно это я и сделала.

— Я думаю, что мое прошлое поведение доказало, что я не из тех мужчин, которые легко сдаются.

Я почувствовала, как мои губы слегка изогнулись в ответ на это. — Ты имеешь в виду свой пограничный навязчивый флирт?

При этих словах его улыбка стала немного мальчишеской. — Мне нравится думать, что это я точно знал, чего хочу, и настойчиво добивался этого.

— Называй это как хочешь, это было навязчиво, — сказала я, пытаясь не быть настолько очарованной этой улыбкой, когда он подошел ближе, остановившись всего в паре футов передо мной.

— Знал, что это будет что-то особенное, — сказал он, пожимая плечами. — Я не ошибся.

— Ренни… — сказала я, качая головой, когда он подошел немного ближе.

— Я облажался, — продолжил он без малейшего колебания, что было на него не похоже. Он не шутил, не увиливал, не пытался отнестись к этому легкомысленно. — У меня нет оправданий. Это был дерьмовый шаг, и я думал о себе, а не о тебе, и это пиздец. Но я не могу взять свои слова обратно, Мина. Неважно, что я говорю или делаю, это то, что всегда будет между нами, если ты не сможешь простить это и отпустить.

— Нами? — прохрипела я, мой голос был странной, хриплой версией самого себя.

— Да, видишь ли, я хочу, чтобы было «нами». Может быть, ты увидишь, что я искренне сожалею и хочу исправиться прямо сейчас, и ты примешь меня обратно. Может быть, ты будешь злиться какое-то время, и мне придется это переждать. Может быть, ты будешь упрямиться, сбежишь и не вернешься в город, чтобы увидеть меня в течение гребаных лет. Но нет ни одной ситуации, в которой я не видел бы, что это было бы хорошо для нас обоих. Поверь, — сказал он, — мы могли бы попытаться двигаться дальше, трахаться с другими людьми, попытаться узнать других людей. Но мы с тобой оба знаем, что это было бы не то же самое. Это было бы даже чертовски не близко. Может быть, ты готова сделать это. Я нет. Вот почему я здесь.